Дэниел Эверетт - Как начинался язык. История величайшего изобретения

Вторая причина, по которой теорию ниш можно не считать неотъемлемым элементом истории языка, — она, по большому счету, является метафорой для вполне разработанных этапов психологии развития. И, наконец, эта теория делает неверное предсказание об эволюции человеческого языка, приходя к выводу, что он возник лишь около гоо 000 лет назад. Мы же утверждаем в настоящей работе, что это неверно.

Проявляется это в различных аспектах изобретения языка, в частности в том факте, что язык — «просто приемлемая система». Он не является идеальной биологической системой; язык работает на приемлемом уровне, при этом зачастую передает смысл не так хорошо, как может показаться: слушающим необходимо обращаться к общим фактам и контексту, чтобы интерпретировать сказанное. Таким образом, коммуникативные стратегии афатиков и Homo erectus могут перекликаться. Контекст и общие знания имеют решающее значение для того, чтобы понимать услышанное и выстраивать диалог. Однако применительно к аутистам язык не работает даже на «приемлемом уровне». Он становится дефективным, потому что для таких людей язык не обеспечивает связи с социальными знаниями, необходимыми для главной функции языка — коммуникации. Языковые расстройства приводят нас к поразительному выводу: наследственных чисто языковых расстройств не существует . Причина этого предсказана в рамках предлагаемой в настоящей работе теории эволюции языка, а именно: такие расстройства не могут существовать, поскольку у мозга нет чисто языковых областей. Язык — это изобретение. Мозг не более специализирован для языка, чем для изготовления орудий, хотя со временем и то и другое повлияло на развитие мозга, чтобы он лучше справлялся с этими задачами.

Языковые расстройства — ключ к пониманию работы человеческого мозга и его подготовленности к работе с языком. Но язык — это не только мозг. Это функция всего тела: от легких до рта — всех органов, обеспечивающих устную речь. Хотя нам известно, что язык и речь — не одно и то же, что существуют различные виды «речи» (визуальная речь, языки жестов и звуковая речь), основной формой речи во всех языках мира является речь устная. Поэтому вопрос, на который нужно ответить теперь, чтобы лучше разобраться в работе мозга, состоит в следующем: как эволюция подготовила нас к тому, чтобы мы смогли озвучить свои языки?

В 1964 г. я учился в восьмом классе. Наш школьный марширующий оркестр выиграл конкурс в «Империал вэлли» (Imperial Valley, Южная Калифорния). Я играл на баритоне. Играть в оркестре мне очень нравилось. Выиграв конкурс, мы получили возможность отправиться на региональные соревнования более высокого уровня в Лос-Анджелесе, примерно в 210 км к северо-западу от нашего городка Холтвилл, расположенного у самой мексиканской границы.

Во время пребывания в ЛА наш дирижер хотел приобщить нас к высокой культуре, поэтому обратился к школьному совету с просьбой разрешить посещение оперы Моцарта «Дон Жуан». Совет ответил отказом, посчитав такой выбор излишне рискованным для учеников средних классов. У дирижера был запасной вариант — поход в Египетский театр на фильм «Моя прекрасная леди» с Рексом Харрисоном и Одри Хепбёрн. Перед посещением кинотеатра нам рассказали про пьесу Джорджа Бернарда Шоу, на которой основан фильм.

В какой-то момент этот фильм повлиял на мое решение стать лингвистом, поскольку сюжет в нем построен вокруг преобразующей силы человеческой речи, профессора Генри Хиггинса и его нерадивой ученицы Элизы Дулитл. Что такое человеческая речь — то, чем, обладают все люди? Что Бернард Шоу считал ключом к успеху в жизни? Том Вулф в своей книге «Королевство речи» (The Kingdom of Speech) утверждает, что речь — это наиболее важное изобретение в мировой истории. Речь не только позволяет нам говорить друг с другом. Она также мгновенно классифицирует человека по признакам экономического класса, возрастной группы и уровня образования. Если бы эректусы жили и сейчас, люди считали бы их грубыми из-за того, как они говорят. А если удалось бы их одеть в привычную нам одежду и попытаться выдать за современных людей?

Хотя коммуникация — явление древнее, речь, в масштабах эволюции, — предмет относительно новый. Когнитивист и фонетист Филип Либерман утверждает, что речевому аппарату современного Homo sapiens всего около 50 000 лет, то есть даже ранние Homo sapiens не могли говорить так, как это делаем мы сегодня [119]. Это утверждение не следует путать с идеями других авторов насчет того, что язык появился 50 000 лет назад. Речь появилась после языка. Следовательно, если утверждение Либермана про 50 000 лет верно, это будет аргументом против гипотезы о появлении языка как такового 50 000 лет назад. Если эректусы действительно изобрели символы и встали на нелегкий путь прогресса от знаков к языку, то усовершенствованная речь появилась бы много позже. Надо полагать, что первые языки должны были уступать современным. Ни одно изобретение не появляется сразу в наиболее совершенном виде. Все человеческие изобретения со временем совершенствовались. Однако это вовсе не означает, что эректусы говорили на недочеловеческом языке.

Это значит, что у них не было полностью современной речи по физиологическим причинам и что скорость передачи информации была ниже — у них было куда меньше тем для разговоров, чем есть сейчас у нас, да и возможности мозга тоже были скромнее, поэтому они не могли так же быстро обрабатывать и создавать информацию, как современные сапиенсы . Физиологические недостатки эректуса были преодолены благодаря постепенной биологической эволюции. Совершенствование же обработки информации и развитие грамматических способностей происходит в результате культурной эволюции. Сочетание биологической и культурной эволюции на протяжении 60 000 поколений разительным образом улучшило языковые способности людей.

В статье для журнала Американской ассоциации содействия развитию науки, опубликованной в 2016 г., Текумсе Фитч и его коллеги утверждают, что представления Либермана об эволюции речевого тракта ошибочны. Они полагают, что речевой аппарат намного старше 50 000 лет (как утверждает Либерман) — настолько старше, что он есть даже у макак [120]. Работа Фитча и его коллег, несмотря на всю ее занимательность, не особенно полезна для понимания эволюции языка по двум причинам. Во-первых, два крайних положения языка, которые, как они утверждают, схожи у макак и людей, связаны у макак с зеванием. Предположения Фитча и его соавторов, по-видимому, основываются на том, что если удастся заставить макак ставить язык в правильное положение и воспроизводить определенные человеческие гласные при зевке, то макаки смогут их повторить и потом, как будто они говорят. Однако это сомнительное предположение, поскольку зевание никак нельзя считать таким же непринужденным действием, как воспроизведение гласного звука заднего ряда у людей (язык при этом находится в положении, сходном с тем, которое он принимает при зевке). Язык отводится назад с усилием. Маловероятно, что звуки речи могли развиться на основе положения речевого аппарата при зевке. Во-вторых, авторы исследования сравнивают фонетику макак с записанными ранее человеческими звуками. Но авторам следовало бы протестировать человеческую фонетику с использованием тех же методов, которые были применены к макакам, чтобы сделать сравнение более равноценным [121]. Наконец, что наиболее важно, надо учесть тот факт, что для языка не требуется речь в известном нам виде. Языки можно свистеть, мычать или говорить с помощью одного гласного звука и одного согласного, при этом можно обойтись и без последнего. Язык нам обеспечивает сочетание культуры и человеческого мозга. Наша современная речь — приятное и полезное дополнение.