Дэниел Эверетт - Как начинался язык. История величайшего изобретения

Это качество языка является сильным аргументом в пользу того, что язык — древнее изобретение, которое постоянно дорабатывалось в ходе истории человечества. Есть основные стратегии коммуникации, которые обычно срабатывают, но часто дают сбои — когда говорящий опускает какую-то информацию, предполагая, что она известна собеседнику. Коммуникация может прерываться из-за того, что часть информации не удается вспомнить, из-за отсутствия слова или даже предложения, необходимого, чтобы перевести какое-то понятие одной культуры или языка на другой язык. Человеческие языки несовершенны. Это не математически выверенные, идеально логичные коды.

Если кто-то крикнет «Остановись перед знаком „Стоп“!», этот человек предполагает, что тот, кому адресован приказ, понимает значение слова «остановиться», как управлять автомобилем, что такое знак «Стоп» и в чем разница между остановкой перед знаком и остановкой, к примеру, на краю обрыва. (Остановиться перед знаком можно и так, что передние колеса будут немного за него выступать. А вот с обрывом такой вариант может и не сработать.) Такие предположения встроены в выбор слов, которые использует говорящий. Думаю, большинство читателей знакомы с культурой вождения и понимают, что «остановкой перед знаком» не будут считаться случаи, когда вы остановились за 180 м. или за три метра до него, или же если задние сидения оказались на уровне знака. Остановка перед знаком подразумевает, что расстояние от переднего бампера до знака составляет от 1 до 5 футов [176]. Эту часть культурных знаний называют лексическими знаниями. «Здравый смысл» — это опыт и приобретенная культурная информация.

Обратимся к более интересному примеру. Рассмотрим статью, опубликованную в The New York Times в 2016 г., посвященную предполагаемым атакам, якобы совершенным российскими хакерами в ходе президентских выборов в США. Большую часть смыслов, заключенных в этой статье, легко обнаружить, однако некоторые из них для целей настоящей работы следует подчеркнуть. Такие тексты нередко прочитываются без соотнесения с невысказанной информацией, заключенной в них. В квадратных скобках мы приводим комментарии, поясняющие такую невысказанную культурную и контекстную информацию, а также смыслы, которые имплицитно понятны любому представителю североамериканской культуры. Представьте возможный эффект от таких передовиц в газете, которую люди регулярно читают, скажем, сидя за чашкой кофе во время завтрака или в автобусе по дороге на работу. Эффект может быть подсознательным и усиливаться с каждой новой историей, излагающей схожие смыслы. Что, собственно, и происходит в случае с The New York Times , обычно выражающей либеральные взгляды.

Теперь понятно [начиная с отсылки к прошлому, автор обращается к предполагаемому знанию читателя о предмете обсуждения], что это [поскольку используется местоимение «это», автор как бы говорит читателю: «Я полагаю, вы знакомы с ситуацией» — которую позже пояснит] сработало намного лучше, чем планировалось. [Все еще неясно, о чем именно говорит автор. Предположение о том, что читателю известно то же, что известно автору, устанавливает возможную связь — «Это касается всех нас!»] Кто бы мог подумать, что страна-изгой [автор предполагает, что читателю известно понятие «страна». А слово «изгой» — оценочное суждение, которое могут разделять не все читатели, но, поскольку автор предполагает, что между ним и читателем уже есть связь, читатель охотнее согласится с таким суждением о суверенном государстве, которое в действительности поддерживает отношения с большинством стран мира], управляемая авторитарным правителем [подразумевается Владимир Путин, пользующийся поддержкой 80 % населения России; «авторитарный» — оценочное суждение, которое, опять же, не все разделяют], который избавляется от политических оппонентов [Путин — убийца], сможет так легко захватить великую демократию? Это оказалось несложно. Талантливый хакер может привести в упадок страну-аутсайдера. Но для политического преступления такого уровня нужны более совершенные средства — каждый должен отлично отыграть отведенную ему роль. Берем стукача, беглеца, засевшего в Лондоне, публикующего украденную переписку по электронной почте накануне Съезда демократической партии под предлогом «политической прозрачности». Кибервзломщики рассчитывают на помощь подельника, скупающего краденое. А WikiLeaks всегда помогала России, стране, где политической прозрачности вообще нет. [Весь этот фрагмент наполнен оценочными суждениями, которые разделяют далеко не все. Но автор полагает, что они близки читателям The New York Times. ]

Я не хочу сказать, что газетные статьи обязательно содержат глубокое и основательное культурное знание (хотя категории «глубины» и «основательности» могут различаться в зависимости от конкретной культуры и конкретного читателя). Смысл тут скорее в том, что у автора и читателя должны быть общие культурные знания, а еще лучше — сходные наборы ценностей, чтобы их коммуникация могла состояться. Либо, если они не разделяют ценности друг друга, обоим необходимы хорошие навыки интерпретации «скрытых» между словами ценностей.

Любая газетная статья, в частности приведенная выше, обычно насыщена невысказанными суждениями, мнениями, ценностями и знаниями, которые прямым текстом не формулируются. «Недоопределенность» такого рода информации, ее невыражаемая природа опять приводит нас к разговору на языке банава, с которого мы начали эту книгу. В человеческом общении всегда важно невысказанное. Без культуры нет языка.

Британский философ Пол Грайс разработал несколько понятий, которые полезны для понимания культурных и коммуникативных допущений, лежащих в основе любого человеческого взаимодействия, совокупность которых он назвал принципом кооперации. Резюмируя свои идеи, Грайс говорит: «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель или направление этого диалога». Грайс формулирует принцип так, что он похож на совет или приказ, но на самом деле это просто описание культурных условностей, лежащих в основе коммуникации. Нам не нужно формальное обучение таким вещам. Это просто часть нашего поведения.

Если точнее, грайсовский принцип коммуникативной кооперации — это такой способ действий, которому мы следуем, если хотим, чтобы человек (люди), с которым(и) мы говорим, мог(ли) нас понимать. Любой человек, умеющий хорошо говорить, следует принципу кооперации, как и любой, умеющий хорошо слушать. Предположения говорящего и слушающего строятся на невысказанных культурных знаниях. Грайс разделил принцип кооперации на несколько максим (правил), которые в случае их соблюдения или, тем более, нарушения приводят к появлению того, что философы и лингвисты называют «коммуникативными импликатурами» — то, что не высказывается, но имеет решающее значение для смысла услышанного или сказанного. Четыре максимы Грайса быстро прижились среди лингвистов, философов, психологов и социологов. Вот они: максима качества, максима количества, максима релевантности и максима экспрессии (способа выражения). Это идеальное открытие — простое и интуитивно верное.