Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Кстати, с искусством и творческим ростом в романе вообще никак. Хотя примеров для подражания в мировой литературе – более чем. Видимо, ниггерские частушки, перепертые на язык родных осин, не особо вписываются в этот паттерн. В итоге Геласимов, обреченный на самостоятельную работу, стопицот раз пересказывает одну и ту же немудрящую историю: как четкий пацан с раена всех порвал-ушатал-раскачал своим очередным чумовым-угарным-улетным треком. Для заказчика, понятно, это чистый кайф, но читателю-то вовсе не по кайфу.

Про сюжет вроде бы все ясно. А про композицию лучше и не вспоминать. В романе четыре хронотопа: настоящее – гастроли в Дортмунде, прошлое – бандитский Ростов, монастырь на Псковщине и Москва эпохи гламура. Повествование конвульсивно дергается туда-сюда-обратно, но зачем – одному А.Г. ведомо. Флэшбеки мотивированы лишь в первой части, где герой встречает подружку ростовской поры, ныне Geschäftsfrau, а дальше возникают без всякой логики, по авторской прихоти.

Структура в романе отсутствует. Дальше грядет полный триумф апофатики: в «Чистом кайфе» нет ни характеров, ни портретов, ни мало-мальски убедительной психологии. Не дождетесь! – следует характерный ельцинский жест. У Жоры подключичный катетер, а у Вадоса «потолстевшая корма» – вот и вся разница между героями второго плана. Умница-красавица Юля тоже начисто лишена всякой индивидуальности, вплоть до вторичных половых признаков. Оно и понятно: она не героиня, а функция – восхищается Бустером, и хватит с нее. Сам Бустер, судя по речи, невразумителен – гопояз пополам с метафорами: «Он будто оброс новой оболочкой, вплавился в нее, как жук в смолу».

Что в книге хорошего, так это качественная редактура. Не в пример прежним текстам из «Эксмо»: «пожар нечеловеческой боли в истерзанной рогоносным статусом хрипатой груди», «она пломбировала его кричальное отверстие»… Респект редактору Пучковой. А то ж хотелось намертво запломбировать автору все наличные отверстия, чтоб неповадно было.

Скучные все это материи, надо сказать. Но финал «Чистого кайфа» и того скучнее – за happy end Геласимову впору вручить удостоверение кондитера шестого разряда. Экс-Пистолетто разъезжанто кабриолето и держит банко миллионо. Счастливое семейство гуляет по Дортмунду, а детишки… «Публика, хоть не понимала ни единого слова, была в полном восторге. Не каждый день два крохотных человека читают у них в старом городе русский рэп».

А чего вы, собственно, хотели? Контркультура – мерзость еще бóльшая, чем официальная культура. Андерграунд кончается там, где начинаются гонорары, но продолжает прикидываться таковым. Тому в истории мы тьму примеров слышим, от Маяковского до Шнура. Баста – явление того же порядка, глянцевый яппи с закосом под реального пацана. Так что, извините, без вариантов…

При всем при том не слишком понятно, чем «Чистый кайф» читателю ценен. Михаил Визель по доброте душевной подсказывает: «Геласимова интересует несколько внесюжетных тем, доселе в русской литературе не особо разработанных. Во-первых, скользкая тема веществ, на которых плотно торчат все без исключения герои в первой части. А во-вторых, что существеннее – тот самый невозможный рэперский язык. Который какой-нибудь профессор кафедры славистики немецкого университета, привыкший профессионально восторгаться Буниным и Набоковым, не колеблясь, определил бы как “клоачный”» .

Ага, нашел первопроходца. Скользкую тему веществ, насколько помню, впервые затронул Гумилев в рассказе «Путешествие в страну эфира». А дальше были булгаковский «Морфий», агеевский «Роман с кокаином» и так далее – вплоть до ширяновского «Низшего пилотажа». Невозможный язык – так это тоже традиция: от классической фени в «Лучшем из них» до гопояза в «Добыть Тарковского». Зачем тратить время и деньги на семьдесят седьмую воду на чужом киселе? – вопрос остается открытым.

По легенде, товарищ Сталин, прочитав «С тобой и без тебя», хмыкнул в усы: «Эту книгу нужно было издать в двух экземплярах – для него и для нее». Вот и «Чистый кайф» надо было печатать тем же тиражом: автору и заказчику. А публика тут совершенно лишняя.

Намедни Людмила Улицкая в интервью «ВопЛям» объявила: «Россия – страна традиционно антисемитская… Речь, собственно, идет не столько об антисемитизме, которым сильно заражена была русская культурная общественность, а о ксенофобии, о нелюбви к другим, к чужим, которые едят другую пищу, молятся другому богу».

Хм. Сдается мне, есть здесь сермяжная неправда. Тимура Муцураева помните? Если нет, я напомню: « Нам равных нет, мы все сметем! / Держись, Россия, мы идем!» На редкость толерантная и политкорректнаялирика, – аж Минюст включил в список экстремистских материалов под номером 691. А что же автор, пострижен и посажен? Нет, по слухам, командует сельским Домом культуры в Чечне. Да-а, страшна русская ксенофобия. Страшнее Кинга и Лавкрафта вместе взятых.

Пример показательный и далеко не единственный. Нынче всяк уважающий себя литератор просто обязан доложить граду и миру о национальной мерзости великороссов. И ничего, знаете. Даже без Минюста обходится.

Информация к размышлению: Чижова Елена Семеновна. Кандидат экономических наук. Директор Санкт-Петербургского Русского ПЕН-клуба. Автор десяти изданных книг общим тиражом 207 тысяч экземпляров. Лауреат премий журнала «Звезда» и «Северная Пальмира» за роман «Крошки Цахес» (2001). Лауреат «Русского Букера» за роман «Время женщин» (2009), на момент присуждения премии не известный массовому читателю.

Практически любая тема у Е.Ч. неизменно выруливает к страданиям народа Израилева: что ни ночь, то Хрустальная. Что ну о-очень сомнительно выглядит на фоне биографических подробностей – я вам умоляю, устройте мне такой Холокост хотя бы на месяц!

Русский антисемитизм у Чижовой выглядит, мягко говоря, несколько лубочным. Героиню «Полукровки» в 1973-м не приняли на истфакт из-за цореса с пятой графой: отец, таки ойц, еврей. А ничего, что академик Пивоваров с похожей родословной в 1972-м окончил МГИМО, а в 1982-м защитил кандидатскую по истории? Но если факты противоречат Чижовой – тем хуже для фактов.

Люди в романе делятся на две категории: пауки и волки. Полукровка принадлежит двум разным племенам: «Материнское племя опаснее и враждебнее. Отцовскоенеизменно оказывалось разгромленным, потому что на материнской стороне стоял могучий первобытный бог, принявший обличье паука». Про волков, граждане пауки, вы и сами все поняли. Хотя нет, не все: «Они нападают, мы защищаемся. Нормальные военные действия, партизанская война».