Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

« Майя встретила еще несколько тел – пару наших, пару немцев. Лежали вповалку, словно обнявшись. Дрались, что ли ?».

Нет, расслабляющий массаж друг другу делали, это же очевидно.

Уф. Я предупреждал: чтение текстов Яхиной – то еще занятие. Это как ползание по лестнице с помощью подбородка и титек, только намного хуже.

Озадаченная позами убитых, наша героиня начинает вдруг размышлять:

«А вот интересно: если бы какой-нибудь немец оказался живым, потащила бы она его на себе? Или оставила бы умирать здесь, на ступенях?».

Эй! Эй, ты! У тебя – приказ! Приказ! Там наши раненые, на чердаке! А тебе, значит, «интересно»…

«Неужели смогла бы оставить?.. А может, его нужно было бы пристрелить? Не бросать же врага живым? Смогла бы? Майя не знала».

На этом моменте сказал себе: зато я знаю, что авторша замыслила. К гадалке не ходи – Майе придется возиться с раненым и вкусно пахнущим фашистом. Сам с собой поспорил: если, мол, не угадаю, то брошу всю эту литературу, надену рубище, возьму посох и уйду босиком куда глаза глядят.

В общем, пока героиня ползет, в доме начинается суетня – кино и немцы приехали. Стрекочут длинные автоматные очереди, вспарывая тишину. Раздаются громкие решительные команды, на немецко-фашистском, разумеется, языке. Которого героиня, понятное дело, не знает совсем – до времен «Гитлер капут!» и уж тем более до «Дас ист фантастишь!» еще далеко. Ну и авторша Яхина, само собой, старательно прописывает каждую вражью реплику на языке-оригинале: « Schneller! Kommt, kommt! Dahin! Es gibt da jemanden! Aufwärt! » и все такое прочее.

Что ж. Имеет право на жизнь такой прием. Придает колорит, достоверность.

Проиллюстрирую китайским. Прилетает, допустим, в Пекин человек. Весь словарный запас китайского у него таков: он знает, что «нихао!» это «здрасти!» и еще слыхал, что известное русское слово из трех букв в китайском означает что угодно, но вовсе не то, что это же слово означает в русском. То есть довольно глубокие познания у человека. И вот мы пишем рассказ о нем.

«Едва он прошел паспортный контроль и вышел в зал, как к нему обратился улыбчивый молодой человек:

– 您好，欢迎来到中国首都北京。

Пожав плечами, Антон направился к выходу из аэропорта. Мелодичный женский голос объявлял:

– 乘客们请注意，请带好随身物品。

Неподалеку от Антона ссорилась молодая семья.

– 你为什么没把我的小熊放到行李箱里 – капризно кричала жена. – 你从来都不关心我。

– 对不起，亲爱的 – виновато отвечал муж. – 我发誓不会再这样了。»

Ну и так далее.

Здорово, правда?

Конечно, здорово. Текст заиграл и достоверностью, и колоритом…

То, что годится для сценария, никоим образом не годится для литературы. Товарищи и господа редакторы, рецензенты и литературные критики! Ну ладно Яхина этого не понимает, но вы-то – вы-то можете если не объяснить ей, если не научить ее, так хотя бы не восторгаться, не писать: «У нее нет огромного таланта, но все свои писательские возможности и навыки, приобретенные в Московской Школе Кино, она использует по максимуму».

Избавьте нас от яхинского максимума, умоляю!

Извините. Наболело. Крик души. Вернемся к тексту.

Наша героиня « стараясь бесшумно ступать на цыпочках (кирзачей на ее тридцать пятый размер не было, пришлось взять сороковой) » прячется от немцев в одной из квартир где-то наверху.

Как минимум 1943–1944 год, напомню. Сапоги не подыскали саниструктору, кирзачи выдали на пять размеров больше… Старательная Яхина нагуглила нечто вроде воспоминаний военной переводчицы, что она в 42-м носила кирзачи на четыре размера больше ( Дунаевская И. От Ленинграда до Кенигсберга: Дневник военной переводчицы (1942–1945). М., 2010. С. 43). Но даже в этом дневнике Дунаевская пишет, что потом старшина ей раздобыл яловые, по ноге. И она была переводчицей, при штабе. А тут – на передовой человек…

Не удивительно, что Майя озлобилась. К солдатам у нее отношение было, мягко говоря, прохладное.

«Она их вообще не любила. Зачем вытаскивала? А сказал же как-то замполит: «Человек на войне должен быть как винтовка. Надо – стреляет. Не надо – ждет, когда надо будет». Надо было – вот она и вытаскивала».

Ну а чего их любить – они вон какие противные:

«Обкусанные губы, из уголков рта – ручейки слюны. В оскале – желтые зубы с серым налетом, дух перегара в лицо: «Сестричка! Сестричка-а-а!.. Ох, какая молоденькая…» Глубокие поры на лбу, черный пот струится по длинной щетине. Грязные, измазанные кровью» .

Перегар для закрепления материала еще будет упомянут – Майя все время «отворачивалась от резкого спиртового запаха (ох уж эти сто грамм фронтовых!) ».

То ли дело теплый немец – вкусно пахнул как, помните?

Ну, подождем, может, вонючие немцы тоже появятся – война все же.

Майя прячется в квартире, за « высокие, наполовину стеклянные двери. Плотные занавески закрывали стекло. Двери были распахнуты настежь, специальные бархатные ленты, накинутые на крючки в стене, удерживали их открытыми».

Ну, нормальное место, да.

«Майя встала за одну из дверей, прижала к груди винтовку ».

Это мы запомним, нам пригодится.

Но – чу! Пришли фашисты в квартиру. Один решительноголосый, другой какой-то шкет.

« – Haben Sie hier geguckt? – Тот самый начальственный голос.

– Noch nicht, Herr Oberleutnant. – Второй голос, совсем молодой.

– Schauen Sie Mal hier überall. – Кто-то прошел к окну, видимо, хозяин решительного голоса.

Поднял с пола стул, с грохотом поставил его и сел. Стул жалобно заскрипел. Тяжелый мужчина, килограммов девяносто, решила Майя. Такого одной не вытащить. Раздался короткий щелчок (зажигалка!). Майя почувствовала запах табачного дыма – офицер закурил» .

Вот, кстати, и первый толстый ленивый немец. Я-то думал, он к окну ходил, чтобы осторожно обстанову оценить, а он, оказывается, за стулом просто. Такие долго не живут, посмотрим, сколько он протянет.

Пока толстый фашист сидит и курит (а Минздрав СССР его предупреждает), второй шагает « по квартире, громко расшвыривая вещи и заглядывая во все углы».

Приходят еще их сослуживцы, громко смеются и зачем-то мочатся на стены. Ну, фашисты – что с них взять. Впрочем, главный на них рявкает.

« Несколько солдат убежали, оставшиеся начали переворачивать и ставить на ноги стол и стулья, двигать мебель. Что они собираются делать?. .».

А действительно, что? Ведь перед этим молодоголосый старательно расшвырял все…

«Немцы – их было в комнате четверо или пятеро – продолжали к чему-то готовиться».

Я очень боялся, что они к оргии какой-нибудь своей, богомерзкой и фашистской, готовились. Но все обошлось.

«По щелканью затворов Майя поняла: к бою»

А-а, теперь ясно – какой же бой без расставленных стульев и столов! Немец порядок любит, это все знают.