Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Да и хрен с ним. Нас ожидают куда более интересные события.

«Майя выскакивает на балкон. Прижимается спиной к стене. Балконная дверца остается незатворенной – не успела прикрыть»

Запомним момент с дверью.

На балконе Майя занимается любимым делом – размышлениями:

« Догадается ли последний немец, что она здесь? Или ее раньше с улицы возьмут на мушку?..

Слышит, как он входит в комнату. Шагает мягко, легко – крадется, сволочь!

Майя плавно открывает затвор: патроны в обойме есть!» .

То есть до этого она ползала, бегала, пряталась, обнимала винтовку, терлась о нее маленькой грудью – и даже не знала, есть ли в оружии патроны? Нормально. Я ж говорю – умственно отсталая.

Отдельное слово яхинским редакторам. Насчет обоймы. Умоляю, – да уймите вы ее! Она ж в каждом тексте, где винтовка появляется, заставляет своих героинь в эту самую «обойму» в винтовке и заглядывать… Понятно, что слово «магазин» она не может осмыслить шире значения «супермаркет», ну а вы-то на что…

Ну что, помните про балконную дверь? Вот вы, читатели, помните, а Яхина, писательница, уже ничего не помнит. Поэтому ее героиня «отрывает спину от стены и толкает дверь балкона стволом, та бесшумно распахивается».

Майя входит в комнату и видна ее « длинная тень с ружьем наперевес ».

Куда она дела свою винтовку – не спрашивайте. Может, на балконе нашла ружье и оно ей больше понравилось. К ружьям у нее явная страсть. Как у немцев к пистолетам.

Кстати, последний фашист оказывается человеком явно со странностями.

«На слегка согнутых ногах он стоит боком к ней посередине зала – невысокая худая фигура в коричневом. В напряженно вытянутой руке – черный люгер» .

Пишем в графу «Немцы – дураки. Доказательства»: «Еще один пистолетчик».

Куда целится напряженно стоящий в легкой раскоряке фашист в коричневом – остается загадкой. Но Майя решает в него стрельнуть.

« Удар пули разворачивает немца, как жестяную фигурку в тире. Люгер летит в сторону и ударяется о стену. Раненый сильно выворачивает шею, находит глазами Майю и начинает медленно оседать на дрожащих коленях».

АГА! Вот и он, вот и он, наш фашистский почтальон! Дождались! Есть раненый!

Что ж, мои скитания с посохом откладываются до лучших времен.

Займемся вместе с Майей фашистом-подранком. Выглядит он колоритно:

«Мамочка, да он же совсем ребенок!.. На Майю смотрят огромные, полные ужаса серые глаза в дрожащих ресницах, зрачки – как монетки. Лицо – белое, ноздри – еще белее… Большая пилотка с блестящим серебристым черепом сползла на затылок. Одно ухо торчит чуть больше второго. Из-под коротких шорт – длинные ноги».

Имеем: юный эсэсовец-дитя (это все Гиммлер – понабрал в СС школоты по объявлению) в коротких шортах и в чем-то еще коричневом.

«Мальчик валится на пол, подвернув под себя лодыжки, лицом вверх. Становится совсем тихо. На груди справа – темное пятно, влажное, сочится, расползается. Сильное ранение. С таким – сразу на операционный стол…

Что же дальше?»

Нюхай его! Нюхай! Должен вкусно пахнуть! А то за «сильное» ранение сейчас наполучаешь, медицина…

Майя долго переживает, что не разглядела, что подстрелила мальчика. Но понимает, что мальчик-то плохой.

«И все-таки – неужели добить?.. Делает еще шаг к нему, не опуская винтовку».

То есть мальчик лежит на полу, а тетя идет на него, «не опуская винтовку». Куда она целится?

«Он скашивает глаза – увидел Майю. Красивые глаза, в длинных ресницах – как подведенные. Брови изогнуты.

– Du hast Mamas Haare, – шепчет.

Майя опускает оружие. Нет, не могу».

А вот как раз теперь я бы на месте пацана сильно забеспокоился – он же на полу лежит, а тетя винтовку-то – опустила.

Майя разглядывает добычу. Помните наших советских раненых – грязных, пористых и вонючих? Которые ну просто фу-фу-фу!

А тут – совсем другое дело. Европа, понимаете ли.

«Лицо свежее, кожа нежная – наверняка еще не брился ни разу. Шея тонкая, кадык не прорисован. Волосы – как сосновая стружка. Подумалось, до чего же похожи на мои…».

В общем, Майя принимает важное решение. На пятнадцатого «совка» и прочих, которые там, на чердаке – забить. Они ж наверняка грязные и старые.

Майя решает тащить мальчика-фашиста в коричневых коротких шортах.

«Шагает он плохо: ноги не держат. Ботинки – черной блестящей кожи, с толстой подошвой (не чета ее кирзачам!)».

В каком смысле не чета? Голенища у кирзачей тусклы или подошвы тонковаты? И почему раньше всюду все грохотали по лестницам и комнатам сапогами, а мальчик-фашист оказался в ботинках? А-а, понимаю: это потому что у нас коммуняки-командиры выдали бабе с 35 размером ноги – сапожищи из кожзама. А вот заботливые дяди-фашисты своего мальчика обули в подходящие ему берцы из натуральной кожи. Еще и начистили до блеска. Ну война же – а на войне все должно блестеть. Немец чистоту любит.

Героиня тащит на себе немчонка. И – вот оно, долгожданное!

«Его кожа пахнет пороховым дымом, а еще еле слышно – кофе с молоком. Майя хорошо помнит этот запах: им всегда в школе давали по средам».

Вот так-то, перегарный бывший пятнадцатый, на чердаке пылящийся. Умри там, неудачник, со своими боевыми товарищами.

«Прислонились к дверям квартиры. Мальчик стоит плохо, ноги подгибаются. Рука, которой он зажимает рану, стала густого красного цвета. Ну вот и твоя кровь у меня на сумке, пятнадцатый… Осталось полпути, пацан, держись!»

Да что ж такое… Эй! Пятнадцатый – это который наш! И он все еще ждет тебя, на чердаке, вместе с другими. Их хотя бы перебинтовать надо. Ты чего творишь-то?

А немчик, почуяв, что неожиданный фарт ему выпал, оживляется и начинает бормотать:

« – Ich hatte drei Brüder. Alle im Krieg gefallen, – выдыхает он, слов почти не разобрать.

Вот болтун, горе какое! Силы береги, кому сказано!»

Брось его, последний раз тебе говорю! На чердаке несколько наших раненых, кровью истекают! Беги к ним, кому сказано!

«Терпи, пятнадцатый, почти пришли. Майя сажает его спиной к стене, поправляет на плече винтовку. Сейчас одолеем последний этаж – и…».

Как я обрадовался, что в дом внизу снова вошли коллеги спасаемого Майей фашиста! Никогда так фашистам не радовался, ей-богу! Наша отважная героиня, аккуратно усадив подопечного, решила бежать прочь, к нашим (тут приходится уже уточнять – к красноармейцам). Майя надеется, что фашисты своего найдут и тому повезет, его спасут.

При спуске по пожарной лестнице Майя падает, потому что «очередная перекладина проламывается под ногой, еще и еще одна» – понятное дело, какой металл выдержит такую сволочь, бойцов своих на шкета-фашиста променявшую… И земля, надеюсь, носить не сможет.