Андрей Яценко - Противоречия в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова

В первый раз в разговоре с литератором Михаилом Берлиозом о существовании бога и дьявола на Патриарших прудах (глава 1-я «Никогда не разговаривайте с неизвестными»).

„«Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что…»

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер“.

Во второй раз в беседе с директором театра Варьете Степаном Богдановичем Лиходеевым (глава 7-я «Нехорошая квартира»).

«Итак, Степа застонал. Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости… Что никакого пирамидону у Груни, конечно, нету. Пытался позвать на помощь Берлиоза, дважды простонал: «Миша… Миша…», но, как сами понимаете, ответа не получил. В квартире стояла полнейшая тишина».

«– Дорогой Степан Богданович, – заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, – никакой пирамидон вам не поможет.Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской».

Разговор Азазелло и Маргариты на скамейке в Александровском саду под кремлевской стеной.

„Вернувшись с этим богатством к себе в спальню, Маргарита Николаевна установила на трехстворчатом зеркале фотографию и просидела около часа, держа на коленях испорченную огнем тетрадь, перелистывая ее и перечитывая то, в чем после сожжения не было ни начала, ни конца: «… Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды … Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете…»“

„Его не было рядом в этот день, но разговаривала мысленно Маргарита Николаевна все же с ним: «Если ты сослан, то почему же не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер… Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай мне, наконец, свободу жить, дышать воздухом». Маргарита Николаевна отвечала за него: «Ты свободна… Разве я держу тебя?» Потом возражала ему: «Нет, что это за ответ! Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна»“.

Азазелло произнес то, что Маргарита читала в спальне и о чем думала на скамейке в Александровском саду.

«– Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете…Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти!»

Поэтому, конечно же, более точным было бы указание автором перед словами об удивлении представителей нечистой силы добавлять «деланно, фальшиво, притворно» и т.д.

Но в таком случае произведение лишается еще одного элемента противоречивости (как, например, одновременное существование и планирования, и спонтанности), а, следовательно, запутанности, что добавляет роману таинственности и потусторонности.

Михаил Булгаков на протяжении всего романа выдерживал особенность голоса Азазелло, тот гнусавил.

„– Я, – вступил в разговор этот новый, – вообще не понимаю, как он попал в директора, – рыжий гнусавилвсе больше и больше, – он такой же директор, как я архиерей!»“ (глава 7 «Нехорошая квартирка»)

«– Иван Савельевич (Варенуха)? – осведомилась трубка препротивным гнусавымголосом».

«– А ты все-таки побежал? Дай сюда портфель, гад! – тем самым гнусавым голосом, что был слышен в телефоне, крикнул второй и выдрал портфель из трясущихся рук Варенухи». (глава 10 «Вести из Ялты»)

В главе 18-й («Неудачные визитеры») когда дядя Михаила Берлиоза вошел в переднюю, то встретил там кота, который вызвал Азазелло.

«На его зов в переднюю выбежал маленький, прихрамывающий, обтянутый черным трико, с ножом, засунутым за кожаный пояс, рыжий, с желтым клыком, с бельмом на левом глазу.

<���…>

– Поплавский, – тихо прогнусилвошедший, – надеюсь, уже все понятно?»

Гнусавить – означает говорить в нос. Здесь звук идет вверх. А вот в кабинете профессора Кузьмина Азазелло предстал в облике медсестры, и на него явно указывает клык изо рта. И теперь он стал говорить басом, т.е. звук голоса пошел вниз.

«За столом этим сидела в косынке сестры милосердия женщина с сумочкой с надписью на ней: «Пиявки». Вопил профессор, вглядевшись в ее рот. Он был мужской, кривой, до ушей, с одним клыком.Глаза у сестры были мертвые.

– Денежки я приберу, – мужским басомсказала сестра, – нечего им тут валяться. – Сгребла птичьей лапой этикетки и стала таять в воздухе».

В дальнейшем в романе Азазелло продолжал гнусавить.

«– Королева в восхищении, – гнусилза спиною Азазелло». (глава 23 «Великий бал у сатаны»)

«– Я говорю, – прогнусилтот (Азазелло – А.Я.), – что тебя (Бегемота – А.Я.) хорошо было бы утопить».

«– Вы хотели переехать в его комнаты? – как можно задушевнее прогнусилАзазелло». (глава 24 «Извлечение мастера»)

Таким образом, на протяжении всего романа Азазелло гнусавил, и только в образе сестры милосердия в кабинете профессора Кузьмина Азазелло говорил басом.

Во второй главе романа («Понтий Пилат») Иешуа изображается так: «И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта– ссадина с запекшейся кровью». А затем, далее по тексту «Он (Понтий Пилат – А.Я.) смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображеннымпобоями лицом…» Синяк под глазом и ссадина в углу рта никак не тянут на побои обезобразившие лицо.