Дмитрий Померанцев - По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг

«Вонгозеро» (2011) – дебютный роман писательницы привлек внимание читателей и критиков и был номинирован на премии «Нос» и «Национальный бестселлер». В 2013 году увидело свет его продолжение – роман «Живые люди», также удостоенный номинации на «Нацбест». А в 2019 году «Вонгозеро» легло в основу телевизионного сериала «Эпидемия», который, конечно, не вызвал в обществе такого восторга и негодования, как другая недавняя многосерийная экранизация, но зато куда актуальней сегодня благодаря своей теме.

На днях общался с коллегой-читательницей, которая попеняла мне – мол, очень уж мрачные тексты выбираю для своих обзоров, а негатива сейчас и без того хватает. Поблагодарил собеседницу за ценное замечание и, пожалуй, впервые задумался: а не пересаливаю ли и впрямь по части трагической стороны бытия, его печалей и скорби? Впрочем, большинство из отобранных мною книг оканчиваются все же за здравие – то, что не убивает героев, делает их сильнее. Вопрос лишь в том, равен ли счет удач и бед, и не чрезмерны ли оказались тернии, сквозь которые героям пришлось прорываться к звездам?

«Вонгозеро» и «Живые люди» – из той же славной плеяды оптимистических трагедий, к коей относится большинство рецензируемых мной произведений. Как и романы Жозе Сарамаго и Кадзуо Исигуро, формально дилогия принадлежит к жанру антиутопии. Да и фактически ею является, поскольку главной отправной точкой для сюжета служит вспышка неизвестного и неизлечимого заболевания, грозящего человечеству полным его вымиранием как вида. Роман-прозрение, роман-предупреждение. Временами возникает ощущение, будто автор еще десять лет назад знала, что нас всех ожидает. От некоторых страниц буквально дрожь пробирает.

Чего автор не угадала ни разу, так это социального аспекта эпидемии. По ее мнению, зараза должна была ударить прежде всего по неимущим классам. Оно и понятно: низкий уровень жизни, плохое питание, скученное проживание, отсутствие нормальной гигиены и медицинского обслуживания, вредные привычки и т. д. Так оно и было во все времена: мор косил прежде всего тех, кто не мог позаботиться о себе и своих близких. И хотя холера не разбирала, кто перед ней – принц или нищий, лачуги и хижины она навещала несколько чаще, чем дворцы и храмы. Так было. Не учла Яна Вагнер одного: направления, откуда прилетит поветрие. Средневековье не знало горнолыжных курортов. Жены и дети тогдашних олигархов предпочитали проматывать состояния, нажитые рабским трудом зависимых крестьян, в пределах и окрестностях родного замка – в бесконечных пирах и охотах. Глобализация внесла свои коррективы в эту пастораль. Современные феодалы и члены их семей предпочитают, чтобы шар земной наподобие футбольного мяча вращался у них под ногой. В результате первыми у нас зачихали и закашляли не панельные пятиэтажные хрущобы, не узкие коридоры коммуналок, но просторные коридоры власти и неприступные особняки на Рублевском шоссе. Этого госпожа Вагнер не учла, точней, не угадала, что нисколько не умаляет достоинств ее романов (по чему попало у нас сериалов снимать не станут, не так ли?). И потом, это все же художественная литература, а не эвристика с прогностикой. Социальная фантастика, антиутопия, психологический экзистенциальный эксперимент, участники которого оказываются в пограничной ситуации – в буквальном смысле между жизнью и смертью. И кто как себя в этих экстремальных обстоятельствах поведет, кто сумеет остаться человеком и при этом выжить, кто пойдет по трупам, а кто, наоборот, добровольно принесет себя в жертву для того, чтоб выжили другие?

Пространство романа-катастрофы – благодатное поле для подобных опытов. И Яна Вагнер, следует отдать ей должное, развернулась на этом поле во всю ширь и мощь.

Так, собственно, о чем повествует ее книга? О том, как на страну обрушилась эпидемия неизвестной болезни, от которой люди мрут, точно мухи. И нет от этой напасти никакого спасения, кроме полной самоизоляции, жесткого (даже жестокого) карантина, использования всех средств индивидуальной защиты и дезинфекции. Ничего не напоминает?

Итак, одиннадцать человек – восемь взрослых, один подросток и двое малолетних детей (гендерный состав – примерно пятьдесят на пятьдесят) на четырех машинах бегут от сгорающей в огне эпидемии цивилизации, чтобы укрыться на острове посреди одного из карельских озер. Первая часть дилогии – роман «Вонгозеро» – своеобразный экстрим-квест, участники которого передвигаются из пункта А в пункт Б, постоянно рискуя собой и становясь свидетелями картин разгрома и упадка – расчеловечивания человечества. В самом конце книги они достигают заветной цели (думаю, это не спойлер, ибо в процессе чтения станет уже не так важно, доберутся герои или нет, и если доберутся, то куда и зачем; важно будет – как, какой ценой, что обретут и что потеряют по дороге). Второй роман дилогии – «Живые люди» – это уже самая настоящая, классическая робинзонада – островная, с борьбой за выживание, мужеством, стойкостью и ежедневной игрой в гляделки с голодной смертью. Куда там телешоу «Последний герой»!

Герои Яны Вагнер – люди, которых у нас принято называть состоявшимися и состоятельными. Каждый из них имеет свой дом – свою крепость, любимую машину и любимую женщину, собственное, как правило, успешное дело. Все они в какой-то момент понимают, что дом-крепость их не спасет, что они рискуют разом потерять все: имущество, женщину, жизнь (примечательно, что повествование большей частью ведется от лица одной из женщин. Эх, не догадалась Яна Михайловна показать историю глазами-фарами одного из внедорожников – еще фееричней вышло бы!)

Теперь о ложке дегтя. Не знаю, из каких социальных слоев происходит сама Яна Вагнер, но очень на то похоже, что быт и культуру среднего и высшего классов общества она знает не понаслышке. О трудностях и прелестях бытия топ-менеджеров, крупных предпринимателей и высокопоставленных чиновников она рассуждает с большим знанием дела и воодушевлением, а уж о том, каково это – очутиться в холеной шкурке одной из их жен или подруг, автор и вовсе готова петь часами. Однако вот вопросы вроде «Есть ли жизнь за МКАДом?» и «На каких деревьях растут булки и банки с консервами?», похоже, ставят ее в тупик. Утрирую, конечно, однако некоторую классовую брезгливость, некоторое превосходство над обитателями нижних ступеней социальной лестницы автор все-таки демонстрирует. И такую же бытовую неосведомленность. Нехорошо это как-то. Нехарактерно для нашей литературы. Представьте себе, как Некрасов с пренебрежением бы писал о крестьянских ребятишках, называя их гопотой, быдлом, невежами и невеждами? Или, скажем, Тургенев. И потом, если уж взялся изобличать некое зло, покажи его суть так, чтобы читатель сам ужаснулся, сам возмутился и опять же сам осудил, а не навязывай ему свою точку зрения без аргументов и доводов. Это, так сказать, пол-ложки.