Галина Щекина - «Почему Анчаров?» Книга VIII

Майк Гиршовски

Галина, вопрос об Анчарове очень широкий. Анчарова я люблю с отрочества, это с середины 60-х. С «полкруга ливерной». С «Теории невероятности» в «Юности». Я тогда не знал, что это один человек. «Теория невероятности» предшествовала прочтению через четверть века «Лекций о возможной эволюции человека». «Самшитовый лес», конечно! Люблю.

Не помню, как именно столкнулся с Анчаровым. Прошло больше полувека. «Ах, Маша, цыган-Маша» сейчас, последние лет 20 самая любимая.

Запомнились слова в «Теории невероятности» о том, что человек, как вид, может эволюционировать и дальше. Что привлекает? Чувство счастья, которое ощущал и ощущаю сквозь самые трагические или интеллектуальные моменты плодов анчаровского творчества. Сериал я не видел, кроме каких-то кусочков, которые мне показались скучными. С Анчаровым я его не связывал никак. Узнал о его авторстве не так давно.

Телевизор смотрел я не очень. Я и «17 мгновений весны» так и не видел целиком, хотя его гоняли миллион раз. То же и «Место встречи», несмотря на фанатичное отношение к Высоцкому. Думаю, что именно с Анчаровым Высоцкий связан крепче остальных.

Не могу подробно говорить, за эти годы (читал, когда издали) всё слилось в один массив общего культурного опыта, где «Самшитовый лес» уже заодно с «Войной и миром», с «Уллисом» и «Алисой в стране чудес», с «Записками» Монтеня и «Героем нашего времени». Перечитывать ничего из этого уже не буду, конечно. Даже надо было в связи с нынешними (лет 5—10 назад) событиями в РФ перечитать Фейхтвангера о Германии 30-х и «Лисы в винограднике» – даже скачал, но не смог. Чукча не читатель, чукча – просто поэт.

Телевизионная повесть «День за днем», поставленная по оригинальному сценарию выдающегося советского писателя Михаила Леонидовича Анчарова (1923—1990) режиссером Всеволодом Шиловским и выходившая на Центральном телевидении в 1971—1972 годах, это пример того, как более чем скромными средствами можно создать телешедевр. Секрет колоссального зрительского успеха этого проекта сам автор объяснял двумя вещами, в том числе формой телевизионной повести: «Мне нравится вот что: что получился один эксперимент, и если в более благоприятных условиях он повторится, сознательно только, без борьбы за сам этот эксперимент, я думаю, что это единственный путь телевидения (выделено мной – О.М.). Сейчас объясню какой. Выяснилось, что эксперимент в основном, в главном, удался. А в чем? Я же не выдумал многосерийник, он был и до меня. Новинка не в этом. Новинка, значит, в том, что – я сказал – я почувствовал, в чем разница между двумя видами зрителя (телезрителем и зрителем театра и кино – О.М.), но это могло и не сказаться на бумаге, а новинка вот в чем.

До этого незадолго прошел прекрасныймногосерийник «Сага о Форсайтах». С величайшим почтением все это было поставлено. Причем, действительно прекрасно смотрелось, хороший многосерийник. Но! Две вещи. Вот я смотрел «Сагу о Форсайтах» и вижу: прекрасный актер Эрик Портер. Помните, может быть, он играл Сомса Форсайта, если вы видели эту самую штуку. Прекрасно играл. До середины серийника, там двадцать три серии. И вдруг я вижу: он ничего нового не дает, прекрасен, но нового нет полюбить, и актерски, и как персонажа, понимаете, его успели полюбить, он вообще переиграл, он очень симпатичный, мы смотрим с удовольствием, но нового-то не дает. Все, конец. Также опускает губу вниз, во всех ситуациях мы заранее знаем, как он себя поведет. Вот он такой, мы знаем, какой он будет в этой серии. Почему? Потому что они знали всю вещь с начала до конца. Во-первых, в чтении, поскольку вещь широко известная, а это экранизация, они ее заранее знали, а потом, знали сценарий. И они как актеры распределились. Любой актер – вы спросите! – когда ему дают роль, он должен распределиться, какие краски здесь, какие здесь, его должно хватить на все. А на двадцать три серии ни одного человека хватить не может. И у него наступил стоп, он отыгрался весь до середины, а дальше он повторял. Просто он симпатичен, сюжет вот так вот по делу, мы его с удовольствием досмотрели, но нового уже не было, все, искусству стоп. А какой у меня выход? У меня Эрика Портера-то ведь нету. Во-первых. А во-вторых, я просто этого не хотел. Я проделал такой номер. Вот… Единственный раз мне это удалось, в первых девяти частях. Дальше уже пошли поправочки, пошли обучения меня… Никто не знал, что будет дальше. Это можно сделать только на телевидении. И один раз мне доверились – и получилось как надо. Актерски – по-разному, режиссерски – по-разному, но в главном получилось как надо. Почему? Я им не давал распределяться. Мне режиссер говорил: слушай, ну я же режиссер, мне-то ты можешь сказать, что будет дальше? Я говорю: нет. Вот ты шел по улице и нашел листок из пьесы из неизвестной, ты можешь срепетировать этюд? Можешь. Вот так и репетируй. Но как? Я говорю: не лезь, не лезь! Он мне говорит: специфика телевидения… Я говорю: где она, эта специфика телевидения? Если есть специфика телевидения, значит, должны быть и удачи. Покажите мне эти удачи. А их нет. Значит, рано говорить о специфике. Я эту специфику только нащупал. И вот я писал, актеры не знали, что будут играть дальше, поэтому в полную мощь отыгрывали данный кусок, данную серию. А я уж к ним присматривался: на что они способны, что им идет, что не идет, какие у них характеры, и дальше начал писать на них, как на людей. Беря актерски от них только то немногое, что они могут, понимаете? Поэтому: я им накопил характеры. Под конец оказалось, что они такие… Вы не знаете исходный материал актерский. Там были люди, которые ни в жизни, ни на сцене почти ничего не могут сделать. А у них там характеры накопились, даже на таком материале. А тем более, когда Грибов, Сазонова и так далее. И они не знали. И я им поворачивал, поворачивал, я им все время вертел это дело таким образом, что каждый раз они в новых проявлениях выступали. То есть, я им накопил личностей. Они сыграли личностей там, где если бы дать им в полном объеме, они вообще ничего не сыграли бы. Они бы начали повторяться с третьей реплики. Вот какая штука. И этот эксперимент удался. Тут внезапный успех… Все подтвердилось. Все, что я хотел, все подтвердилось.» То есть, речь идет отакого рода открытом произведении, в котором при грамотном исполнении успех обеспечен самой открытой формой.

Большую роль сыграло и понимание Анчаровым отличия телевизионного зрителя от кинематографического и театрального. «Человек идет в театр и в кино, когда ему дома вот так надоело. Он хочет вырваться на люди. По разным причинам. Могут быть самые различные причины. Но факт один: он хочет вырваться из дома. Понимаете? Он хочет побыть в окружении многих людей, в кино и в театре по-разному, но целиком он хочет побыть в окружении многих людей и совместно с кем-то воспринимать какие-то впечатления… А вот зритель, который садится к телевизору, ему надоела толчея. Значит: это другой зритель, с ним другой разговор, другой темп разговора, другая проблематика, другая трактовка даже той же самой проблематики, другая речь и так далее, так далее, так далее».