Валентина Черняк - Слово. Словарь. Словесность: к 250-летию со дня рождения Ивана Андреевича Крылова. Сборник научных статей

(Е. А. Карлгоф. Жизнь прожить – не поле перейти <1881>).

Иногда интертекстовая единица вводится как реакция на двойной стимул. Так, начало басни «Петух и Жемчужное Зерно» ( навозну кучу разрывая, Петух нашел Жемчужное Зерно ) разделяется, образуя ассоциативную структуру, осложненную текстовой парадигмой стимула ( жемчужное зерно> жемчуг> золотой зуб ). Оба стимула ( жемчужное зерно и навозна куча ) соотносятся и с универбацией ( жемчужное зерно > жемчуг, навозна куча> навоз ), актуализирующей бытовую конкретику:

Новая перспектива: свобода в жемчуге : У доктора Смирнова на виду золотой зуб . «Спрячьте его, а то реквизируют».

– «Я нарочно показываю, хочу поменять на навоз . Вот, братец мой, навозу-то ! Всё навоз и навоз !» — «Наверно, есть, петух , помните! нашел жемчужное зерно! » Доктор не понял меня и не мог понять (М. М. Пришвин. Дневники. 1920).

В числе векторов интертекстовой деривации следует отметить контаминацию, т.е. объединение или смежное положение фрагментов из разных источников. Распространенной будет, например, макротекстовая контаминация, в примере ниже – это объединение измененной скрытой цитаты из «Русалки» Пушкина ( Невольно к этим грустным берегам Меня влечет неведомая сила ) со словами из басни Крылова «Крестьянин и Работник»):

В писании сказано: Он ахнуть не успел, как на него медведь насел . Так и я: Ахнуть не успел, как уже невидимая сила опять влечет меня в таинственную даль . Сегодня еду в Петербург, оттуда в Берлин и так далее (А. П. Чехов – М. В. Киселевой, 11 марта 1891 г.).

Интертекстовая энергия басен Крылова, входящих в круг русской словесной культуры, направлена от исходной морали как основы произведения к вовлечению в явное или скрытое цитирование фрагментов, соотносимых с нарративными сопроводителями, косвенной событийностью, развитием разнообразных структурно-семантических парадигм и основана на определенной организации используемых единиц.

Итак, интертекстовая энергия басен Крылова направлена от исходной морали как основы произведения к вовлечению в явное или скрытое цитирование фрагментов, соотносимых с нарративными сопроводителями, косвенной событийностью, развитием разнообразных структурно-семантических парадигм, контаминированием, ассоциативной подвижностью и основана на определенной организации используемых единиц – векторами интертекстовой деривации. Показательно, что прошедшие два века показали последовательную преемственность и значительное типологическое сходство в череде бесконечных употреблений басенного слова Ивана Андреевича Крылова.

При изучении языка басен И. А. Крылова исследователи чаще всего обращаются к анализу лексических и фразеологических средств выражения, сближающих их с народным языком, отмечаются и анализируются вошедшие в русский язык крылатые выражения – их около 50 [см., Мокиенко, Сидоренко].

Однако отмечено также и то, что«несмотря на небольшой объём текста, а во многом именно благодаря этому, басни представляют интереснейший материал для изучения структурно-композиционного строения и смысловой организации отдельного жанра» [Полуянова 2001]. Как утверждает автор, значимым при этом оказывается когнитивный подход, внимание которого «обращено к процессам понимания и построения речевых сообщений» [там же].

Басня как жанр обычно определяется как короткое произведение в стихах или прозе, героями которой часто являются животные. Оно направлено на осмеяние человеческих пороков, недостатков общественной жизни, для него характерно наличие морали (в начале или конце текста).

В качестве главной композиционной черты басни традиционно отмечают ее двучленность. Одна часть представляет некий рассказ, вторая – моральный вывод из него. Обращение к изучению композиции басен Лафонтена и Крылова позволило исследователям отметить их общую черту: вторая часть – мораль не только подводит итог басенному сюжету, «но плавно входит в сам рассказ, частично декодируя аллегорию и подготавливая вывод: дидактическое воздействие становится более опосредованным и неоднозначным». К способам проявления этого взаимодействия отнесены такие явления, как«вариативность языка и тона изложения, присутствие остроумного и лукавого рассказчика, психологизм персонажей; драматургия сюжетной постановки» [Пушина 2012: 135].

Одним из приемов непосредственного «наслоения» смыслов названа риторическая фигура силлепс – «употребление одной и той же лексической единицы одновременно в прямом и переносном значении» [там же, со ссылками на Выготского (1986:157) и Гака (1996)]. Это положение получает уточнение: «Используя грамматико-синтаксические механизмы встраивания силлепса в текст, Крылов располагает его в ударных элементах строфы или стиха, что обеспечивает внимание и правильное декодирование приема» [139].

Это замечание заставляет обратить внимание на синтаксис текста басен, конструкции которого могут быть использованы не только как средство включения определённым образом актуализированной лексики (что несомненно), но и как самостоятельное средство формирования смысла.

Наблюдение над текстом басен Крылова в указанном аспекте привлекло внимание к употреблению в баснях, в их обеих смысловых частях отрицательных предложений:

Мы рассмотрели 20 самых популярных басен, и оказалось, что во всех текстах присутствовали отрицательные предложения. Определение этой синтаксической категории в Лингвистическом энциклопедическом словаре [1990] дано Е. В. Падучевой: «ОТРИЦАНИЕ – элемент значения предложения, который указывает, что связь, устанавливаемая между компонентами предложения, по мнению говорящего, реально не существует (А. М. Пешковский) или что соответствующее утвердительное предложение отвергается говорящим как ложное (Ш. Балли). Чаще всего отрицательное высказывание делается в такой ситуации, когда соответствующее утвердительное было сделано ранее или входит в общую презумпцию говорящих. О. – одна из свойственных всем языкам мира исходных, семантически неразложимых смысловых категорий, которые не поддаются определению через более простые семантические элементы» [1990].