Виктор Шкловский - Заметки о прозе Пушкина

Теперь позвольте мне покороче познакомить вас с жизнью героини моей повести.

В одной из etc.

[Шарлота Миллер была четвертая дочь [обанкрутившегося] обрусевшего немца]. Отец ее был некогда купцом второй гильдии, потом аптекарем, потом директором пансиона, наконец корректором в типографии, и умер, оставив кой-какие долги и довольно полное собрание бабочек и насекомых. Он был человек добрый и имел много основательных сведений, которые ни к чему хорошему его не привели. Германн жил на одном дворе с его вдовою, познакомился с Шарлотой и скоро они полюбили друг друга, как только немцы могут еще любить в наше в<���ремя>.

Но в сей день или справедливее etc.

И когда милая немочка отдернула белую занавеску окна, Германн не явился у своего васисдаса и не приветствовал ее обычной улыбкою.

Отец его, обрусевший немец, оставил ему после себя [60 тысяч капиталу] маленький капитал; Германн оставил их в ломбарде, не касаясь и процентов, а жил одним жалованьем.

Германн был твердо etc.

В этом отрывке еще нет эпиграфа «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность».

Герман и Шарлота – оба немцы, их отношения сентиментальны и традиционны.

В дальнейшем Пушкин во вторую главу вставляет характеристику положения воспитанниц, развивая то, что было им сделано в «Романе в письмах».

Он сохраняет даже имя героини – Лиза.

Герман остается, как и в первоначальном наброске, немцем, в нем есть элементы человека, втирающегося в чужое для него общество.

Повесть отличается от отрывков тем, что она вся стянута в один сюжетный узел.

Появление нового эпиграфа обозначает здесь перемену самого плана произведения.

Карточная терминология консервативна, и сейчас в практике гадания есть выражение: «остаться при пиковом интересе».

Рассказ основан на понятиях карточной игры и на смысловом значении масти и фигур. Начинается он стремительно.

«Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова».

Это одно из знаменитейших пушкинских начал, в которых указывается место и обстановка действия.

От отрывка, начинающегося словами: «Гости съезжались на дачу», начал работу над «Анной Карениной» Лев Толстой.

«Гости съезжались на дачу». «Вот как надо начинать, – сказал вслух Лев Николаевич. – Пушкин наш учитель. Это сразу вводит читателя в интерес самого действия. Другой бы стал описывать гостей, комнаты, а Пушкин прямо приступает к делу…» Лев Николаевич удалился в свою комнату и тут же набросал начало романа «Анна Каренина», которое в первом варианте начиналось так: «Все смешалось в доме Облонских» (П. Бирюков, т. II, 1913, стр. 201–205).

Впоследствии Толстой приписал к этому началу рассуждение о том, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Здесь сказалось толстовское стремление обобщать явления.

Его стремительное начало – «Все смешалось в доме Облонских» – давалось им как частный случай.

Пушкинское начало сразу вводит вас в середину событий. Кончились карты, утро, люди ужинают и разговаривают. «Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра».

У Марлинского в этой обстановке дана была бы серия рассказов.

Началось бы с шутки, потом пошел бы рассказ более серьезный, и кончилось бы дело рассказом патетическим.

Пушкин дает разговор, в котором вся экспозиция:

« – А каков Германн! – сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!

– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.

– Германн – немец: он расчетлив, вот и всё! – заметил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна.

– Как? что? – закричали гости.

– Не могу постигнуть, – продолжал Томский, – каким образом бабушка моя не понтирует!

– Да что ж тут удивительного, – сказал Нарумов, – что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?

– Так вы ничего про нее не знаете?

– Нет! право, ничего!..

– О, так послушайте…» (Пушкин, т. IV, стр. 256.)

Тут мы имеем главных действующих лиц, данных в той характеристике, которая нужна для их столкновения.

Рассказано о молодом человеке и о старухе, которая не играет.

После ввода героев идет анекдот о том, как графиня в молодости получила от Сен-Жермена тайну трех выигрывающих карт. Рассказывается, что старуха подарила эту тайну покойному Чаплицкому.

Таким образом, повесть начинается с анекдота, в котором дана завязка, с описания карточного увлечения молодежи и с характеристики Германа, связанной с характеристикой графини.

Глава II эпиграфом имеет светский разговор.

Все эпиграфы «Пиковой дамы», кроме эпиграфа к главе V, о котором я буду говорить отдельно, даны из малой литературы («Рукописная баллада») или из разговоров и переписки.

Содержание рассказа несколько фантастично, а эпиграфы подчеркнуто бытовые. Они как бы снижают рассказ и делают его более бытовым.

Глава II описывает старую графиню и ее воспитанницу. Эпиграф в переводе звучит так:

« – Вы, кажется, определенно предпочитаете служанок?

– Что прикажете, сударыня? Они более свежи».

В обществе старой графини показан Томский, который в предыдущей главе рассказал анекдот.

Из обмолвки Лизы мы узнаем, что около дома ходит инженер. После этого мы видим и самого инженера.

«Лизавета Ивановна осталась одна; она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного дома показался молодой офицер».

После этого идет сцена отношений старой графини с ее воспитанницей, история самой Лизы, и, с пушкинской стремительностью, рассказано, что уже два дня под окном Лизы ходит молодой инженер.

Дальше идет характеристика Германа и рассказ о впечатлении, которое произвел на него анекдот. Под этим впечатлением бродил Герман по улице, увидал старинный дом, спросил, чей он, узнал, что это дом графини.

«Удивительный анекдот снова представился его воображению».

Ночью Герману снятся карты:

«Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу, и опять очутился перед домом графини ***. Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему. Он остановился и стал смотреть на окна. В одном увидел он черноволосую головку, наклоненную, вероятно, над книгой или над работой. Головка приподнялась. Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь» (Пушкин, т. IV, стр. 267).

Сюжет уже построен; он построен на прямом столкновении Германа и графини и на осложненном отношении Германа и Лизы. Герман шел к графине, у него была мечта: