Н. Арутюнова - Проблемы морфологии и словообразования

Остается неясным также, почему Дармстетеру представляется «менее естественным для ума» отвлечение качества от субстанции, чем соединение отвлеченного качества с субстанцией. В исторической последовательности своего возникновения первое, очевидно, все же предшествовало второму, так как для того чтобы субстантивировать качество, надо прежде получить последнее путем отвлечения его от его носителя – материи.

Наблюдение над семантикой сращений в испанском языке показывает, что в подавляющем большинстве случаев происходит слияние фразеологических единиц. Из этого следует, что сложные слова этого типа сочетают идиоматичность с цельнооформленностью. Однако степень их идиоматичности не всегда одинакова. Можно считать вполне идиоматичными такие слова, как например, el tíovivo 'карусель', букв. 'живой дядя', el rabopelado название млекопитающего животного (саригуэя), букв. 'голый хвост', el mediomundo – вид рыболовной сети, букв. 'полмира'. Другие сложные слова этого типа менее идиоматичны, но всегда обозначают единое предметное понятие. Например, el mediodía 'полдень', букв. 'полдня'. Сложное слово обозначает точку во времени, а соответствующее ему словосочетание – отрезок времени, так же, как и по—русски. То же можно сказать и о la medianoche 'полночь'.

Наименьшая степень идиоматичности содержится в таких словах, как librecambio и librepensamiento. Образование сращений обусловлено в данном случае тем, что они обозначают не просто «свободную мысль» или «свободный обмен», а определенное общественное направление, в первом случае, и определенное экономическое понятие – во втором.

Анализ семантики сращений определительных групп показывает, что большую часть среди них (около одной трети) составляют названия растений и животных. Эти слова не являются научными терминами, у которых двучленный состав часто отражает научную классификацию соответствующих предметов или явлений. Сложные слова этого типа являются образными названиями растений и животных, употребляемыми в быту.

Выше, в связи с вопросом о сращении географических названий, говорилось, что развитие словом назывной функции может вести к его частичной десемантизации. Последнее обстоятельство ускоряет наступление сращения. Это относится в некоторой степени и к названиям растений и животных. Не будучи научными терминами, эти слова по самой своей семантической сущности тяготеют к развитию терминологической функции. Проиллюстрируем этот вывод одним примером. Любопытно сравнить сложное слово la hierbabuena (букв. 'хорошая трава'), означающее 'разновидность мяты', и устойчивое словосочетание la hierba mala (букв. 'плохая трава') 'сорняк'. Оба соединения идиоматически насыщены, обладают одинаковой структурой и сходным лексическим и фонетическим составом. Однако тогда, когда сочетание означает определенный сорт травы, оно сливается в одно слово; не имея же этого значения, оно остается раздельнооформленным.

Таким образом, определительное словосочетание, будучи использовано для обозначения различных видов растений и животных, переживает семантический сдвиг, идиоматизируясь. Одновременно в них начинает развиваться терминологическая (номинативная) функция, ускоряющая процесс образования сращения.

На основании вышеизложенного представляется возможным сделать следующий вывод.

Сращение словосочетаний всегда связывается с затемнением значений их компонентов, которое может вызываться двумя, по существу однородными, причинами: а) десемантизацией словосочетаний, б) идиоматизацией словосочетаний.

Десемантизация словосочетания скорее ведет к образованию сращения, чем простая его идиоматизация. Этим объясняется сравнительная распространенность данного явления в топонимике, а также среди названий растений и животных.

а. Происхождение и структура

Можно без преувеличения сказать, что сложные существительные с первым глагольным элементом (тип el guardabosque) составляют наиболее яркий и интересный раздел в системе всего испанского словообразования.

Этот способ словосложения в той или иной мере характерен для большинства индоевропейских языков. Ср. англ. pick—pocket, killjoy, kill—devil, нем. Kehraus, фр. chante—clair, cache—nez, cache—pot, cache—misere, итал. asciugamano, русск. сорви—голова, болг. клюви—дьрво, рум. pierde—vara, позднелат. vade—mecum, fac—simile и т. п.

Однако в разных группах языков такой тип словосложения получил различный резонанс. Если в германских языках он в целом непродуктивен, если в славянских языках он также мало распространен, так как его вытеснил другой, близкий к нему по семантическому профилю способ словосложения (ср. ледоход, листопад), то в романских языках, особенно испанском, образование сложных слов с глаголом в качестве первого элемента получило широкое распространение.

Испанское слово тяжеловесно. Его отягчает скопление суффиксов, инфиксов, префиксов и флексий. Но они не тяготят говорящих. Скорее наоборот: они позволяют манипулировать структурой слов и играть их смыслами. Испанцы хорошо ощущают заложенные в слове возможности творения. Они свободно варьируют состав слова и его отношения с другими словами. Слова для них эластичны. Они позволяют вылепливать все новые и новые смысловые скульптуры:

персональные, имперсональные и групповые. В этом убеждают нас сложные слова «императивного» типа, которые хотя и терпят ущерб от популярности сокращений, сохраняют свои позиции в современном языке Испании и Латинской Америки. Они будут рассмотрены в данной главе. На их примере хорошо видно, что для испанцев обращение со словом – это искусство.

Сложным словам этого типа в различных индоевропейских языках посвящено немало исследований. [186]

Основная проблема, затрагивающаяся в них, касается формы их первого компонента, а следовательно, и происхождения данной модели словосложения. Так, глагольный компонент рассматривается то как форма 3 лица единственного числа настоящего времени индикатива (1), то как основа глагола (2), то как императив 3 лица единственного числа (3). Остановимся сначала коротко на первых двух версиях.

Первой из них придерживались многие испанисты, в том числе современные: Розенблат [Rosenblat 1953], Индуран [Yndurán 1963; 1964], Ланг [Lang 1990] и др. На связь глагольного компонента с личной формой указывает, в частности, дифтонгизация гласного: ср. desollar, но desuellacaras.

Однако основной аргумент, на который опирается эта точка зрения, состоит в следующем. В семантических перифразах сложных слов этого типа естественно прибегать к 3 лицу индикатива: el zampatortas означает el que zampa las tortas; el lameplatos – el que lame los platos. Такого рода перифразы говорят о том, что глагол стоит в личной форме. Следовательно, в структуру композита невыраженно входит указание на лицо или предмет – субъект действия, обозначенного глаголом. При этом именно агенс определяет значение композита, его денотацию: el (la) friegaplatos 'судомойка' означает el (la) que friega los platos 'тот (та), кто моет посуду'; el abrelatas 'консервный нож' означает lo que abre las latas 'то, чем открывают консервы'. Денотат, то есть субъект действия, в сложном слове прямо не выражен. Он как бы остается за кадром. Словосложение этого типа поэтому считают экзотерическим. Экзотерическими принято называть слова, ядро которых, определяющее их семантический тип, остается за их пределами или, иначе говоря, занимает внутри слова нулевое место.