Владимир Аннушкин - История русской риторики. Хрестоматия

Нельзя почти дать никаких правил на сию важную часть риторики, ибо как можно определить сии тонкие перемены лица, где положение одной черты определяет род страсти и малейшее движение делает великой переход из одной страсти в другую, – сии неприметные наклонения голоса, кои различным своим напряжением дают одной и той же мысли различный смысл, наконец, целый вид оратора, которому можно подражать, но коего не можно выразить ни на каком языке. Между тем, однако ж, мы сделаем опыт некоторых общих рассуждений о сем предмете.

Нет ничего столь важного в ораторской наружности, как вступление проповедника на кафедру. Посмотрите на сего святого человека, когда он хочет изобразить словом своим сердечное сокрушение. На челе его напечатлено душевное его расположение, нежная и тихая задумчивость разливается по его лицу. Тихим и медленным шагом приближается он к кафедре. Все ожидают, когда он разверзет свои уста, но он еще молчит, и сие молчание делает самое красноречивейшее начало его слова. Кажется, в душе его спираются страсти и не дают исхода его чувствиям, столькото он исполнен своим предметом! Наконец сердце его отверзается, и слабым, изнемогающим голосом он возвещает первое его раскрытие. Таким‑то образом половину его проповеди сказало уже нам его лице. Ему нет причины приготовлять сердца слушателей: он воззрел – и они уже приготовлены. Но что значит сей воспаленный вид, сие лице, на коем изображается священное некое негодование, сия поступь важная и вместе стремительная, сей грозный удар очей, сия туча скорби, висящая на челе? Еще вития не издал не единого звука, а сердца слушателей уже поражены страхом: все ожидают только минуты, когда сей вестник гнева пустит гром небесного мщения на преступников закона. Таким‑то образом вид оратора предвозвещает род его слова и настроивает сердца его слушателей. Отсюда видно, сколько необходимо размышлять со всем вниманием о предмете своего слова, чтоб определить вид, сообразный существу его и сделать разительное вступление на кафедру.

На сие рассуждение нужно сделать одно только примечание. Редко предубеждение слушателей простирается до того, чтоб забыть истинное лицо проповедника и представлять в нем одного только оратора. Юный вития, восходящий на кафедру с дерзким лицем, с властительским видом, с отважным и сильным голосом, возмущает самолюбие старца, и слово его теряет свою силу. Сей последний согласен быть его учеником, но он хочет, чтоб молодой его учитель чувствовал цену сей жертвы и учил его без угроз и с почтением. Небольшая тень стыдливости и маленькое замешательство в молодом ораторе нам больше нравится, нежели вид важный и беззаботливый: первым дает он нам разуметь, что почитает наше просвещение, и не иначе, как с страхом приступает к изъяснению своих мыслей; а второе доказывает или лицемерие его, или беспечность – две вещи, равно противные тонким расчетам самолюбия.<���… >

О ЛИЦЕ

Кто чувствует, и чувствует сильно, того лице есть зеркало души. Начиная от самых слабых теней рождающейся страсти даже до величайших ее восторгов, от первых ее начал до самых сильнейших последствий, все степени приращения, все черты ее изображаются на живом и нежном лице. Отсюда происходит, что язык лица всегда был признаваем вернейшем толкователем чувствий душевных. Часто один взгляд, одно потупление брови говорит более, нежели все слова оратора, а посему он должен почитать существеннейшею частию его искусства уметь настроить лице свое согласно с его речью; а особливо глаз, орган души столько же сильный, столько выражающий, как и язык, должен следовать за всеми его движениями и переводить слушателям чувствия его сердца. Прекраснейшая речь без движения делается мертвою, как скоро не оживляет ее лице.<���… >

О ГОЛОСЕ

Счастлив, кому природа даровала гибкий, чистый, лиющийся и звонкий голос. Древние столько уважали сие дарование, что изобрели особенную науку делать его приятным. Частое упражнение, напряжение груди и вкус в музыке могут дополнить или скрыть недостатки природы. Но мы слишком мало заботимся о всех сих наружных дарованиях оратора, может быть, потому, что слишком мало знаем сердце человеческое и слишком мало согласны в сей истине, что существо витийства основано на страстях и, следовательно, на предубеждении, а потому по большей части на наружности.<���… >

О ВЫГОВОРЕ

Язык твердый, выливающий каждое слово, не стремительный и не медленный, дающий каждому звуку должное ударение, есть часть, необходимо нужная для оратора. Часто мы слушаем с удовольствием разговаривающего человека потому только, что язык его оборотлив и выговор тверд. Слушатель, кажется, разделяет все затруднения оратора, когда язык его ему не повинуется, и очень дорого платит за его холодное нравоучение. Кто хочет иметь дело с людьми, тот необходимо должен мыслить хорошо, но говорить еще лучше.<���… >

1. Как определяется красноречие Сперанским? Можно ли обучать красноречию? Как оно соотносится с риторикой?

2. Может ли быть «силен» в красноречии «необученный» человек?

3. Какими средствами усиливается красноречие? Насколько необычны советы Сперанского?

4. Как разделяются церковная и философская кафедры? Иначе говоря, в чем различие речей проповеднической и научной?

5. Каковы основные правила вступления и заключения?

6. Какого мнения Сперанский об общих местах? Каким единственным словом формулирует Сперанский правила изобретения мыслей?

7. Каковы требования Сперанского к произношению и телодвижению? Что такое выговор? Какие, на ваш взгляд, необычные советы дает Сперанский?

онцепция словесности и составляющих ее наук сложилась у Александра Николаевича Никольского (1755–1834), видимо, в начале 90-х годов XVIII столетия, когда им были написаны «Логика и риторика» (1790 г., впоследствии 5 изданий) и «Основания российской словесности» (1792 г., впоследствии 7 изданий до 1830 г.). В предуведомлении к изданию 1807 г. А. С. Никольский пишет, что в риторике он многое заимствовал из изданной им в 1790 г. «Краткой риторики» и перепечатанной без его согласия в Москве в 1803 г. под заглавием «Краткая логика и риторика для учащихся в Российских духовных училищах».

Окончивший духовную семинарию и служивший в бергколлегии, а затем в адмиралтейском департаменте, А. С. Никольский тем не менее был одним из наиболее влиятельных филологов своего времени. При этом надо иметь в виду, что словесное образование лежало тогда в основе любого специального образования. Так, в том же предуведомлении к изданию 1807 г. сообщается, что «Его Высокопревосходительство Г-н Министр Военных Морских Сил Адмирал и Ковалер Павел Васильевич Чичагов, находя нужным издать для Морских Училищ краткие правила Российской словесности, поручил сочинение оных Правителю Канцелярии Адмиралтейского Департамента Статскому Советнику Никольскому…»