Елена Чиркова - История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе

О том, кто такой Чехов, не пишу. Как-никак его проходят в школе, поэтому сразу возьмем быка за рога! Вишневый сад помещицы Раневской выставлен на торги. Любовь Андреевна заложила его давно, вырученные деньги проела, а теперь дошло и до того, что проценты по закладной платить нечем. А ведь «в прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад»{Произведение цитируется по: [Чехов 1984].} – эти времена помнит старый лакей Фирс – «вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало... сушеную вишню возами отправляли в Москву и Харьков. Денег было! И сушеная вишня была тогда мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…».

Почему же вишневый сад не дает больше дохода? Глобализация, дешевый китайский импорт, с которым невозможно конкурировать? (Я смотрела в магазинах: вишневые компоты теперь почти исключительно китайские, редко – болгарские). Ничего подобного! Во второй половине XIX века технологии обработки вишни не менялись, дешевая рабочая сила из Азии конкуренцию составить не могла. Все гораздо проще. Ипотека дала деньги на жизнь – на какое-то время, поэтому заниматься реальным производством стало просто лень, за садом не следили, деревья не обновлялись. Да и производственные секреты утеряны. «А где же теперь этот способ?» – спрашивает Любовь Андреевна Фирса. В ответ: «Забыли. Никто не помнит».

По всей видимости, из-за возможности долгое время жить доходами от залога имущества, обленились многие местные помещики. Занимают друг у друга, чтобы заплатить очередные проценты по закладной. Сосед Раневской Борис Борисович Симеонов-Пищик, такого древнего дворянского рода, что род этот «происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате», тоже трудиться не спешит. Заложил свое имение и теперь побирается: «…многоуважаемая, одолжите мне… взаймы двести сорок рублей… завтра по закладной проценты платить…», «очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас… Возьму… Сто восемьдесят рубликов…».

И какой же выход из положения видит вся эта шатия-братия? Леонид Андреевич Гаев, родной брат Раневской, «в четверг был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты». Если эта схема не выгорит, то Гаев рассчитывает на Лопахина: Раневской «он, конечно… не откажет». Другой вариант – послать Варю, приемную дочь Раневской, в Ярославль к графине, ее бабушке, и помощи просить оттуда: «Ярославская тетушка обещала прислать…». «Вот так и будем действовать с трех концов – и наше дело в шляпе», – мечтает Гаев. Еще его «обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель». Сама Варя молится, чтобы Господь помог.

Пищик тоже надеется на чудо: «Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь, – железная дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня-завтра… Двести тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть». Но о второй железной дороге что-то не слышно, билет не «выстреливает», денег взять неоткуда. И в голову начинают лезть такие вот мысли: «Ницше… философ… величайший, знаменитейший…. громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно. <���…> А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал...».

Выиграть в лотерею, «одолжить по-родственному без отдачи» (как выражались в то время), получить денег под новый вексель – все эти способы не ведут к кардинальному решению вопроса – избавлению от закладной, а напоминают отрезание хвоста собаки по частям. Между тем реальный выход из положения есть. К счастью, имение расположено всего в двадцати верстах от Москвы, рядом прошла железная дорога, недалеко есть река. Если раньше в деревне были только господа и мужики, то теперь появились дачники, которые «через двадцать лет размножатся до необычайности». Купец Лопахин предлагает дельный проект: «если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода». Но нужно вырубить вишневый сад: «только, конечно, нужно поубрать, почистить… например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад».

На современно языке речь идет о более прибыльном альтернативном использовании земли, которое повышает ее стоимость кардинально. Но для Раневской вишневый сад обладает тем, что экономисты называют «сентиментальной стоимостью»: «Ведь здесь я родилась, здесь жили мой отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…». Раневской, которая в коммерческих делах совершенно беспомощна, если не сказать бестолкова, жаль сада: «Вырубить? <���…> Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад. <���…> Дачи и дачники – это так пóшло».

На Руси есть такая поговорка: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Здесь гром грянул, еще раз грянул, догнал и снова грянул – реакция ноль! В результате никакого хеппи-энда ни для Раневской, ни для сада: имение на торгах приобретает сам Лопахин, сад таки вырубают, а доходы от сдачи в аренду участков под дачное строительство получает он, хотя могла бы Раневская. Та на последние деньги уезжает за границу, у нее одна просьба к новому хозяину – не рубить сад, пока она не покинет имение. Но топоры уже стучат. Коттеджному поселку быть!

Коротко подведем итог. Итак, мы увидели, что экономические отношения, историю финансов, предпринимательства и другие экономические дисциплины можно изучать по литературным произведениям. В чем же преимущества такого подхода?

Во-первых, в художественных произведениях зачастую задокументированы такие аспекты экономической жизни, узнать о которых из научных источников затруднительно. Например, Бальзак в повести «История величия и падения Цезаря Бирото» до мельчайших нюансов описывает особенности французского законодательства о банкротстве первой трети XIX века и практику его применения.

Во-вторых, писатели иногда выдвигают такую версию известных событий, которая противоречит общепринятым трактовкам экономистов и заслуживает самого тщательного рассмотрения и проверки. Например, как мы поняли, Синклер в романе «Дельцы» утверждает, что паника на американских финансовых рынках 1907 года была срежиссирована крупнейшим финансовым магнатом того времени Джей Пи Морганом с целью вытеснения конкурентов в банковском секторе и захвата прибыльных промышленных предприятий. И эта версия имеет право на существование: Синклер писал роман, опираясь на инсайдерскую информацию, полученную от участников событий.