Валерий Пестерев - Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия

Принцип лексикона — в прямом назначении как «словарной книги» и в образно-переносном — определяет ту, одну из парадигм художественного единства «Хазарского словаря», которую, как и образность Данте, можно назвать, подобно О.Э. Мандельштаму, «гераклитовой метафорой» — «с такой силой подчеркивающей текучесть явления и такими росчерками перечеркивающей его, что прямому созерцанию, после того как дело метафоры сделано, в сущности, уже нечем поживиться» [531] Мандельштам О.Э. Указ. соч. — С. 128. . Это сфера «поэтической логики», в которую вовлечена, фактически, каждая художественная «частность» романа Павича. «Из кельи, — читаем в эпизоде создания Кириллом и Мефодием славянской письменности, — была прекрасно видна середина октября, и в ней тишина длиной в час ходьбы и шириной в два» (54) [532] «Iz celije videla se lepo polovina oktobra i u njemu tisina cas hoda duga i dva siroka» (52). Здесь и далее цитаты даны по изданию: Pavic M. Hazarski recnik. — Beograd, 1986. Страницы указаны в скобках. . Поэтически этот образ представляет саморазвитие образа в цепочке совмещенных метафор. Нет особой необходимости говорить, что это извечное и имманентное свойство поэтического искусства, проявляющееся, скажем, у Л. де Гонгоры и П. Верлена [533] См., например, датируемый 1609 годом сонет Л. де Гонгоры: En el cristal de tu divina mano de Amor bebi el dulcisimo veneno… Из хрусталя твоей, сеньоры, длани Я раз испил любви случайный яд… (Перевод О. Румера). (Испанская поэзия в русских переводах. — М., 1978. — С. 352—353.) То же поэтическое свойство в «Осенней песне» П. Верлена из сборника «Сатурнических стихотворений»: Les sanglots longs Протяжные рыдания Des violons Скрипок De l'automne Осенних Blessent mon coeur Ранят мое сердце D'une langueur Тоской Monotone. Однозвучной. (Verlaine P. Poèmes saturniens. Confessions. — P., 1977. — P. 66. Подстрочный перевод выполнен автором работы.) . В новейшее время оно обнажает, как и в образотворчестве Павича, кровную связь с архаическим сознанием и архаической образной формой — мифологической и фольклорной, — пластичность которой органична современному мирочувствованию. И, можно сказать, целенаправленно возрождается в творчестве, отражая одну из доминант культуры нашего времени, ту тягу к духовному, о которой А. Генис пишет: «Информационная цивилизация нуждается не в материальных, а в духовных ресурсах. Объект ее экспансии — психика. Воображение — вот сфера ее активности. Удовлетворяя наши фантазии, она и сама питается ими» [534] Иностранная литература. — 1996. — № 9. — С. 251. . Отчасти, думается, поэтому единообразна фигуративность Павича в каждом временном срезе его романа. Тот же прием «саморазвивающегося образа», как и в уже приведенном образе из полулегендарных времен Кирилла и Мефодия, и в изображении «тяжелых ранений головы» вернувшегося с израильско-египетской войны 1967 года доктора Муавии: «Когда он вернулся на родину, голова его была обвязана смущенными улыбками, которые волочились за ним, как размотавшийся тюрбан» (131) [535] «Kada se vratio u zemlju glava mu je bila umotana zbunjenim osmesima sto su se vukli za njime kao sal» (132). .

Художественная конструкция «Хазарского словаря» синтетична, причем в том определенном смысле, в каком « культура синтетична как целостная система, включая в себя различные сферы духовной жизни» [536] Культурология. ХХ век. Словарь. — СПб., 1997. — С. 425. . И романное формообразование осуществляется Павичем благодаря разработанной им системе повторов. Определяя повтор как « принцип возвращения », Ю.М. Лотман осмысливает его в качестве « универсального структурного принципа поэтического произведения ». При этом одновременно утверждает: «Повтор в художественном тексте — это традиционное название основной операции, определяющей отношение элементов в художественной структуре сопоставления , которое может реализовываться как антитеза и отождествление. Антитеза означает выделение противоположного в сходном (коррелятивная пара), отождествление — совмещение того, что казалось различным, в одной точке» [537] Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике [1964] // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. — М., 1994. — С. 89, 90. . Не вызывая сомнения в том, что «эти системы отношений представляют собой генеральный принцип организации художественной структуры» [538] Там же. — С. 90. , вместе с тем, думается, необходимо, говоря о поэтическомпроизведении, акцентировать творящее воображение, потому как художественный образ и каждый элемент структуры произведения не только семиотически функциональны, но обладают «чувственной притягательностью», суггестивным «эмоциональным значением», а произведение в целом — «художественной аурой» [539] См.: Кривцун О.А. Эстетика. — С. 406—407. .

Основной корпус романа Павича — Красная, Зеленая и Желтая книги, представляя собой три версии хазарской истории, строится не только на трехракурсном повторении этого сюжетного мотива. Каждый из этих «источников» повторяет одни и те же словарные статьи: «Атех», «Каган», «Xазары», «Хазарская полемика». Каждая из книг структурно единообразна в повторении включаемых «вставных жанров»: «Повесть о Петкутине и Калине», например, в Красной книге, «Притча о страннице и школе» в Зеленой, «Предание об Адаме Кадмоне» в третьей. Этот композиционный прием охватывает и роман в целом. В «предварительных замечаниях» современного «составителя-реставратора» Хазарского словаря даются «уцелевшие фрагменты предисловия к уничтоженному изданию Даубмануса от 1691 года». А в первом приложении — фрагмент из рукописи Бранковича «Сказание об Адаме брате Xристовом». Тот же композиционный прием повторения явен и в постоянных авторских отсылкахот одной статьи лексикона к другой.

Эти разные приемы повтора прежде всего структурируют «Хазарский словарь», ибо их взаимодействие образует художественное целое. Одновременно повтор создает ощутимый внутренний ритм, порождает ритмическое движение, «приближающееся к тому значению», каким ритм «обладает в стихах» [540] Днепров В.Д. Идеи времени и формы времени. — С. 155. . Ведь совершенно очевидно, что подобно тому как Данте мыслит терцинами, Пруст — объемными периодами, Павич ритмически мыслит словарными статьями. И хотя действительно «сумма ритмов повести или романа образует очень сложную и невычисляемую формулу» [541] Чичерин А.В. Ритм образа. — М., 1978. — С. 208. , ритмизированное художественное пространство лексикона Павича раскрывается в свойствах «ритмичности стиха», «диалектической природы ритма», точное обозначение которым дает Ю.М. Лотман: «…цикличное повторение разных элементов в одинаковых позициях с тем, чтобы приравнять неравное и раскрыть сходство в различном, или повторение одинакового с тем, чтобы раскрыть мнимый характер этой одинаковости, установить отличие в сходном » [542] Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. — С. 92. .