Вардан Айрапетян - Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Из «Я это ты» Карла Моррисона (с. 354 сл.):

Предложения «Я это я» и «Ты это ты» грамматически правильны, но логически они никуда не ведут из-за своего повтора. А предложение «Я это ты» правильно и грамматически и логически. Тем не менее оно создает трудности, если вообразить, что личностное — то, что составляет некое «я» и отличает его от всякого возможного «ты», — единично и потому несообщимо. Если принять, что личное своеобразие (identity) не-сообщимо (что некое лицо способно быть или «я» или «ты», но не обоими вместе), «я» и «ты» как отдельные сущности останутся навсегда далеки одно от другого. Понятый так обособленный симметричный эгоизм этих «Я есмь я» и «Ты еси ты» непреодолим.

Стилистическое, смутное различение «высокого» иной и «нейтрального» другой недостаточно. «Высокое» слово предполагает высокую степень, оно несет в себе смысл «очень» или «совсем», который и надо раскрыть толкованием. При этом найдутся случаи, когда иное, вообще-то отличное от другого, неотличимо от него. Я сам иной, а не другой, но в зеркале и я другой. Чтобы попасть в счет, каждому из десятерых дураков, кто «себя-то в счет и не кладет» ( НРС . 406), нужен другой, а всем вместе нужен иной; но относительно всех как одного иной — другой. Кроме того, встречается частое пользование лишь одним из синонимов, у Сологуба это иной, например Потому что нет иного | бытия, как только я— (Всё во всём) или Я — всё во всём, и нет Иного. ( В последнем свете злого дняЙЙЙ ), но Идти путем одним | мне тесно. Всем во всём завидую. | и стать хочу иным . ( Люблю блуждать я над трясиноюЙЙЙ , концовка). А у В. Бибихина это другой, см. Язык филос ., по указателю.

Юнг против «das Ganz andere», «totaliter aliter». На это богословское понятие Юнг возразил в Психологии и алхимии, 1 ( ЮСС 12.11. прим.4):

Поэтому с точки зрения психологии совершенно немыслимо, что Бог есть просто «совсем иное» (das «ganz andere»): ибо «совсем иное» (ein «ganz anderes») никогда не может быть кем-то сокровеннейше близким душе, кем Бог как раз и является. Психологически правильны только парадоксальные и антиномические высказывания об образе Бога. [121] Перевод В. Бакусева.

— Но душа тоже иное, я сам иной относительно всех других, и иное двойственно. Психологии, хоть и глубинной, трудно без филологической герменевтики договориться с богословием.

Шестнадцатилетнему Рембо с его je est un autre не противоречит у Набокова / | am not another в совсем ребяческом силлогизме Шейда «Другие люди умирают, но я не кто-то другой, поэтому я не умру» ( Бледный огонь , 213 сл.); Кинбот комментирует: «Это может утешить мальчика. Дальнейшая жизнь нас учит, что мы — те же „другие*“.» — Диалогизация того, как толстовский Иван Ильич стал понимать, что он и есть смертный Кай из школьного силлогизма. Поданный с симпатией поэт Шейд представляет самого Набокова, его I' ll not die похоже на а я пиит — и не умру (Державин) и весь я не умру (Державин и Пушкин), а противный комментатор Кинбот представляет других, это набоковские самость и другость. Но ср. Борхес и яБорхеса.

Князек, царек, королек (по СВРЯ 3 ), слова со значением инакости. Одинéц — «чему нет ровни, дружки, пары, версты; единственный», соболь одинец «самого высшего разбора, не идущий в сóроки ». Одинец дороже сорока соболей, он несравнимый-несравненный, но и кабан, вепрь одинец. «самый крупный и злой, старый, который отбивается от косяка и бродит один»; Одинцу нет дружки. Князёк — «зверок, животное необычайной шерсти или пера, особ, белый» — альбинос, ср. белая ворона. — «королек, красивый выродокЙЙЙ». «высший разбор пушного товара, одинец, самый отборный», «долгий хлебный колос, полнее и выше прочих», «верхний оык стропил и скатов, гребень, конек; — матица в избе, на которой лежит накат»: ср. в сказке ( НРС 317) Как матерый дуб промеж тонкими кустами вересовыми, что вершиною в небо взвивается, значит великий князь промеж своими князьями и боярами. Царёк — «королек, белая мышь, ласточка, воробей», сюда же царь-птица. Царь-пушка и подобные, ср. ряд вопросов типа Которое А всем А мать? и ответов на них в Стихе о Голубиной книге. Королёк — «частица, слиточек, зерно чистого металла, выплавленное в горну или под паяльною трубкой». Невелик королек, да дорог; «красивый и редкий выродок, нпр. апельсин с малиновою мякотью», «князек, белая мышь, белый воробей, ласточка: белый или пестрый соболь, куница; осетр с икрою тельного цветаЙЙЙ», «сельдь вожак, передовая рыбка, матка: если она погибнет, то весь косяк (стая, руно) разбивается и не доходит до места», «порода малых кур, весьма несучих»; «вообще нечто особенное, выдающееся в своем роде, превосходное, вкусное»: сюда же название зрачка королёчек ( СРНГ 14. с. 361). ср. зеница ока, и рассказ Набокова Королек про фальшивомонетчика.

Отклик Розанова на замечание из Братьев Карамазовых (2.4) о любви к «человечеству вообще»: «Человечество? Я об нем никогда не думаю. Я слишком люблю людей, чтобы думать о человечестве. Т. е. люблю некоторых и потому ненавижу „вообще“. Не ненавижу, а чужд.» — Мимолетное. 6.9.1914. Это именно отклик, судя и по «Я — помню его всего», т. е. перечитанного Достоевского, «в подробностях.» в записи под 21.12.14. Ср. под 30.5.15: «Нужно любить не „ближнего“, а „ближайших“.» Сюда же «Русские „всечеловеки“ просто много шатались и мало жили; особенно мало работали.» «ЙЙЙгорчишники у нас „французские“, потому что русские всечеловеки не умеют даже намазать горчицы, разведенной на бумаге с закреплением ее „крепости“, „духа“.» — Мимолетное . 23.8.14, и Апокалипсис нашего времени, 1 ( Рассыпанное царство ).

Из Музиля ( Человек без свойств . 2.33): генерала занимал вопрос, «как ему вести себя, если неодолимая нужда заставит его уединиться и он без компетентного эскорта, один на один, встретится с душевнобольным в том месте, где все люди равны» [122] Перевод С. Апта. по своему естеству, — в уборной. Уединенный остров тоже иное и потому уравнивающее место.

Женщина — иная, судя по словам разных языков, обозначающим и мужчину и человека вообще, или по насмешливым, но не злым пословицам вроде «Курица не птица, а баба не человек» ( ПРН , с. 351, ср. на с. 857). Возможный след того, что для мужчины «все женщины одинаковы» в своей инакости, это женский род собирательных существительных, например греческого εκκλησία и равнозначного русского церковь: «Церковь — невеста Христова». Мужскую точку зрения предполагает русское смерть женского рода (но ср. немецкое der Tod): мать, жена и олицетворенная смерть это три женщины в жизни мужчины. Уменьшительным суффиксом выражена инакость женской руки или ноги в мужских словах ручка и ножка, например цел`ую ручку (ср. китайское бинтование ступней девочкам).