Савелий Сендерович - Морфология загадки

По сравнению с представлением о морфологии загадки, разработанным филологической школой (Петш, Тэйлор), мы продвинулись в том, что выяснили более глубокую функциональную структуру нашего предмета. С этой позиции можно разглядеть основные функциональные разновидности загадки, совокупность которых обеспечивает внутреннюю жизнь жанра.

Среди собраний загадок, изданных в ХХ веке, есть более обширные, чем известные когда-либо ранее, но более ранние собрания чаще включают загадки с очевидными эротическими намеками в сочетании с характерными для жанра поэтическими качествами и архаическими чертами. Таковы собрание мекленбургских загадок Рихарда Воссидло (1897; в дальнейшем В), собрания русской загадки И. А. Худякова (1861; в дальнейшем ИАХ) и Д. Н. Садовникова (1876). [26]Они распределяются по следующим видам.

Основным видом будем считать загадки, которые не выставляют напоказ сексуальных намеков, так что посторонний их может не заметить; они заговорщически подмигивают лишь посвященному, и от однажды посвященного в их тайны они своего секрета не укроют:

ИАХ1. Стоит горница / Об одной окольнице. – Анбарушка.

ИАХ4. У деда под крыльцом / Висит дубина с кольцом, / Налита свинцом. – Безмен.

ИАХ26. Шуба-то нова, / Да на подоле-то дира. – Бочка.

ИАХ63. У нашего соседа конь саврас / По колени увяз. – Воротный столб.

ИАХ84. Кругло, горбато, / Около мохнато, / Придет беда, / Потечет вода. – Глаза.

ИАХ88. Стоит палата, / Кругом мохната; / Одно окно / И то мокро. – Глаз.

ИАХ233. Ступка рублева, / Пест без окова, / Толчет и опехает, / Никто не слыхает. – Квашню месят.

ИАХ309. Еду, еду, / Следу нету, / Режу, режу, / Крови нету. – Лодка.

ИАХ310. Без рук, без ног. / На брюхе ползет. – Лодка.

Назовем этот вид нормальным . Большая часть загадок в собрании Худякова принадлежит этому виду или смежна с ним при том, что характерные черты оказываются в разной степени стерты.

Отчетливо выделяется сравнительно немногочисленный вид загадки, охарактеризованный рядом фольклористов в качестве нехорошей , или озорной , – сексуальные намеки в ней настоятельны:

ИАХ40. Шарю я, пошарю, / До правды дошарю; / На правде дира, / На дире хохол. / Всунул да пошел. – Варежка.

ИАХ87. В парну баеньку иду, / Пару яблочков несу. – Глаза.

ИАХ230. Без рук, без ног, / Одеяло вздымает. – Квашня киснет.

Озорная загадка отличается морфо логически. В ней напористому намеку на сексуальное содержание противопоставлена невинная разгадка – она отвергает намек, но, конечно же, не аннулирует его предшествующий эффект, и разгадывающий под хохот посвященных приходит в смущение прежде, чем спасительная разгадка вспоминается или подсказывается. Морфологически такая загадка представляет собой частичную инверсию нормальной: то, что скрыто в нормальной, подчеркнуто в озорной. Можно заметить, что разница между нормальной и озорной загадкой невелика – малый нажим или небольшое смягчение, и загадка переходит из одной категории в другую. Отчетливо озорные загадки относительно немногочисленны.

Присутствие озорной загадки в английской традиции засвидетельствовано Тэйлором:

Сцена зачастую содержит некую намекающую коннотацию, и остроумие загадки в таком случае состоит в том, что разгадывающему наносится поражение невинной разгадкой. Пусть примером послужит загадка о луковице: “У меня есть маленькая девица, и я плачу, раздевая ее”. Примерами такого стилистического приема изобилует староанглийская загадка. (Тэйлор 1943: 133)

Приведенная Тэйлором загадка явно довольно современная, но он прав: она хранит память о более старой. Насколько более старой?

По-видимому, у озорной загадки есть своя особая функция, жизненно необходимая жанру в принципе. Она представляет собой своего рода экспериментально-контрольную группу: она должна напоминать разгадывающему о том свойстве загадки, которое проявляется не напрямую и если будет забыто, то весь жанр потеряет свой исконный смысл. На излете традиции, когда есть опасность, что понимание ее сути находится под угрозой, должна, по всей вероятности, возникнуть обостренная необходимость в такой загадке, но вполне допустимо, что она относится уже к классике загадки – контрольная функция актуальна при всякой передаче традиции. Малочисленность образцов этого вида свидетельствует о вспомогательной его роли. Когда традиция вырождается, озорная загадка становится самоцелью, тем не менее и в этих условиях она хранит память о своей функции по отношению ко всему жанру.

Иллюстрацию того, какой эффект производит озорная загадка, правда, в модернизированных условиях, побуждающих к некоторой утрировке, записал финский фольклорист в Карелии:

Юноша спрашивает девушку:

– Что это за загадка о черном сверху и красном изнутри?

Девушка осаживает юношу:

– Типун тебе на язык, что ты такое спрашиваешь, фу!

– Не фукай. Это всего лишь галоша. А это что такое: Красное изнутри и черное сверху?

– Ну, разумеется галоша.

– Нет, не угадала. Это как раз то, что ты имела в виду минуту назад.

(Виртанен 1977: 88)

Существует третий вид загадки с сексуальным содержанием – на этот раз особым; это содержание ее объявляется в разгадке – в противоположность фундаментальному правилу сокрытия. Исключение из правила позволено потому, что существует сексуальное содержание, которое имеет универсально приемлемый характер и не требует эквивокации (разве что при очень жеманных нравах). Этот предмет – беременность. Вот образцы загадки о беременности :

ИАХ9. За стеной, стеной / Стоит коровашник костяной. – Беременная женщина.

ИАХ10. Без рук, без ног / На гору ползет. – Беременность.

Особенность загадки о беременности состоит в нейтрализации манифестируемого и латентного – они в этом случае равнозначны: то, что в других видах должно было бы быть скрываемо, здесь может быть сказано открыто. Игровой эффект заключается в том, что ожидаемое сокрытие не состоится. Нейтрализация – предсказуемое явление: она возникает в любом поле продуктивных преобразований сигнификаций, основанных на противопоставлениях, как это известно со времен возникновения фонологии.

Нейтрализация в данном случае замысловатее, чем открывается в чисто логическом плане: она не отменяет двойственности, двусмысленности. Двойственность возникает по крайней мере на мгновение в сознании разгадывающего: на пути к ответу должен быть момент колебания уже потому, что культура загадки должна выработать у спрашиваемого привычку к эвфемистическому ответу, что в данном случае было бы ложным ходом. Предвкушение этого момента колебания и наблюдение его – источник удовольствия для задающего загадку и коллектива опытных наблюдателей. Для отвечающего веселая разрядка приходит с чувством облегчения, когда откроется или вспомнится, что истина в данном случае не относится к табуированным. Но и отсутствие табуированного предмета в классическом контексте загадывания загадок, именно как исключение, должно напоминать о существовании табуированного.