Савелий Сендерович - Морфология загадки

Это рассмотрение наводит на мысль, что в традиционном ритуале загадывания-разгадывания загадки загадывающий и разгадывающий должны были испытывать сходное удовольствие. Оба должны были быть знакомы с правилами игры в двойственное значение загадки, знать, как правильно разгадывать загадку, владели ответами или находились в процессе овладения ими. Испытывался не ум разгадывающего, а подготовленность, которая, если еще не дана, несомненно будет ему дана, в отличие от ума. Участники ритуала имели дело с общим достоянием. Состояние их умов сильно отличается от состояния человека, который собственным умом должен разгадать загадку. В традиционных условиях важнейшее обстоятельство – уверенность в надежности правил игры. Она задает дистанцию между разгадывающим и результатом разгадывания, которая позволяет несколько отстраненно, по-игровому относиться к возникающим в процессе обучения затруднениям. Дистанция создает условия и для эстетического момента: отстраненность созерцающего дает место остраненному созерцанию табуированного предмета, которое позволяет оценить характер загадочного высказывания именно как артистизм, а не простое затруднение.

Теперь мы можем уточнить наше представление о психологических условиях традиции загадывания загадок. Так как загадка не могла быть и не должна была быть разгадываема усилиями индивидуального ума, необходимо было знать или узнать приданную ей разгадку. При этом латентная разгадка, никогда не демонстрируемая, должна была быть узнаваема, как это описывает поэтика остраненной репрезентации. Именно это свежее и драматическим путем обретаемое созерцание должно было составлять заветную цель процесса загадывания-разгадывания, тогда как очевидная разгадка давалась задаром.

Узнавание скрытого содержания отличается особой модальностью, иной, чем в случае рационального вывода и формулирования ответа. Скрытая разгадка может полагаться единственно на образное созерцание. Интуитивный, направленный на образ , способ осознания скрытого содержания предоставляет условия для сохранения завесы табу и в то же время делает эту завесу прозрачной или, скорее, полупрозрачной. Знание без обнаружения этого знания, созерцание без наименования – таков познавательный статус скрытого предмета загадки. Эти же условия содействуют поддразнивающему характеру загадывания и веселому удовлетворению тем, что скрытое остается скрытым при том, что участники ритуала понимают, о чем идет речь.

Загадки озорного и нейтрализованного типа дают боковую подсветку характеру нормальной загадки. Их примесь в среде последней путем усиленного поддразнивания учит тому, что загадка собой представляет, и не позволяет об этом забыть. Неудивительно, что есть загадки, которые трудно поместить безусловно в один из трех видов. Во многих языках есть очень продуктивная загадка, представляемая следующей русской: Без окон, без дверей, / Полна горница людей (ср. Т 909, 910, 916). Она подразумевает locus fertilitatis, утробу, беременность. Она демонстративно дает место множеству разгадок, так как любым природным и культурным условиям знакомы разнообразные плоды с семенами и любой такой плод годится, так что угадать его нельзя. Она завершается невинной подставной разгадкой, условно выбранной из этого множества, и этим отличается от загадки о беременности, чей предмет может быть назван без оглядки и подмены. Сомнение в том, что дело обстоит невинным образом подсказывается слишком реалистическим описанием, так что формальная загадочность этой загадки почти утрачена – и это своего рода обманный ход. Дело довершает то, что выбор разгадки из большого числа возможных ответов слишком очевидно для посвященного выставляет в ироническом свете любой определенный ответ; еще ироничнее гиперболическое упоминание множества людей. Эта загадка совмещает в себе черты загадки нормальной, озорной и о беременности, не соблюдая полностью условий ни одной из них. Словом, границы между всеми категориями классической загадки нежестки. Я полагаю, что нашлись читатели, которые иначе распределили бы по видам приведенные мною выше загадки. В самом деле, отнесение загадки о глазе к одной из двух категорий зависит от готовности узнать в ней сексуальный намек – один узнает мгновенно, другой нет. Что же касается загадки Шарю я пошарю … (ИАХ40), то насчет ее принадлежности к озорной сомнений быть не должно.

Итак, установка на подрыв доверия к невинности подлинной загадки осуществляется с помощью следующих стратегий: 1. путем повторения (или близкого варьирования) средств описательной фигуры/вопроса при разнообразии разгадок, что должно указать на столь же иносказательный характер вторых, как и первых; 2. путем озорного подчеркнутого намека на сексуальное содержание при невинной разгадке; 3. путем нейтрализации противоположности между скрываемой и невинной разгадкой в амбивалентном явлении беременности. Эти стратегии проливают свет друг на друга и совместно служат выработке компетенции в разгадывании загадки.

Отнесение той или иной загадки к одному из рассмотренных трех видов довольно часто не безусловно, но типологические различия способов артикуляции загадки, установок разгадывания и способов повеселиться – вполне осязаемое условие жизни загадки в ее естественных условиях. Эти различия, при отсутствии жестких границ между ними, в свою очередь укрепляют представление о том, что подлинная загадка пронизана единством нацеленности, или, на уместном здесь языке феноменологии, единством интенции. Они демонстрируют также неизменность принципиальных средств – столкновение табуированного и невинного значений, – при том, что характер их сочетания может варьироваться.

Просуммируем наши наблюдения:

(r) Функционально-морфологическая дифференциацияподлинной загадки на три типа: нормальную (с полным соблюдением функции сокрытия), озорную (с настойчивым намеком на нормально скрываемый предмет и невинной разгадкой) и о беременности (где различие нормально скрытого и объявленного содержания нейтрализовано), – является средством воспитания готовности различать присутствие сексуального содержания, служит поддержанию установки на это содержание и, таким образом , программирует выработку компетенциив разгадывании загадки. Так дидактическая функция принимает участие в морфологической артикуляции загадки.

Веселое поддразнивание является существенной составляющей жизни загадки как игры. Оно ответственно за личную вовлеченность разгадывающего в процесс. Загадка бросает вызов разгадывающему, но не его остроте ума, а умению выбрать правильный путь в испытании и выйти из затруднения так, как подобает зрелому, компетентному члену общества. Загадка провоцирует его тем, что непроизносимое может оказаться в неожиданном месте – то ли хорошо скрытым, то ли лукаво подсказываемым. Если загадка и испытывает разгадывающего как индивида – он ставит на кон свою гордость, то при этом он знает, что на выручку ему заготовлена коммунальная мудрость, родовое, а не индивидуальное, достояние. Спасительная причастность к родовому гению ценой переживания мгновенной опасности ведет к мгновенному же участию в шопенгауэрианском бессмертии: в сознании слияния с вечностью родового существования.