Савелий Сендерович - Морфология загадки

Узнается ли в этой загадке ее родовое наследие или нет, во многом зависит от компетентности в языке загадки. Но ее четкая рифмованная и ритмическая форма выдает позднее происхождение. Материалом своим и искусным бесшовным стыком метафорического и буквального значений она по традиции имитирует классическую загадку, но делает это чересчур гладко. Несомненна ее принадлежность к жанру невинной детской прибаутки (nursery rhyme).

Рассмотрение загадки о Хампти Дампти позволяет сделать вывод, что формального, структурного определения загадки не достаточно для того, чтобы представить себе древний и наиболее полнозначный ее вид. Подлинная загадка, определяемая лишь по формальным структурным критериям, хранит в себе свидетельства классического типа в разной степени, но ею не является. Уяснив, какие разные черты в какой разной степени сохраняются, можно реконструировать древнюю полнозначную загадку. Ее лучшим свидетельством является морфологическая и функциональная структура фигуры сокрытия . Подлинная же загадка в тэйлоровом значении, которое ограничивает ее чисто формальными, структурными признаками, скорее хранит весть о том пороге в истории жанра, на котором начался распад полнозначного вида.

Не претендуя на полноту картины, к которой можно приблизиться по крайней мере разобрав все собрание Тэйлора, приведу характерные пути деформации классической загадки, отмеченные потерей первичного значения при сохранении сходства с исходным образцом.

Совсем небольшой сдвиг может привести к тому, что первоначально метафорический компонент потеряет метафорическое значение, оба компонента окажутся буквальными и скрытый символизм, а с ним и латентная разгадка, исчезнут. T1173c. The Queen of Morocco she wrote to the King / For a bottomless vessel to put flesh an’ blood in. – Ring ( Королева Марокко написала Королю о бездонном сосуде, для плоти и крови. – Кольцо ). Здесь по классическому типу сохраняется двойной смысл и комбинация метафорического компонента ( bottomless ves sel « бездонный сосуд») с буквальным ( to put flesh an’ blood in « чтобы поместить туда плоть и кровь»). Кольцо – не бездонный сосуд , и даже не сосуд, но его некоторое подобие без дна, это сдвинутая метафора, тут остается пространство для домысливания, в котором проскальзывает проказливый намек. Но вот в эту модель вкрадывается небольшое изменение, которое ведет к потере метафоричности первого компонента, а с ней и второго смысла: T1172b. My father have something without top or bottom, had it with him wherever he go. – Ring ( У моего отца есть кое-что без крышки или дна, оно у него с собой, куда бы он ни пошел ). А вот аналогичная русская загадка, которая не теряет ни загадочности, ни двусмысленности при буквальности двух сопоставленных образов: С679. Стоит девка на горе / Да дивуется дыре: / – Свет моя дыра, / Дыра золотая, / Куда тебя дети? / На живое мясо вздети. – Кольцо. Загадка эта работает, потому что сбивает с толку: «Дыра золотая» рядом со «Свет моя дыра» с суггестивным «моя» принимается в соответствии с нормальной загадочной установкой за метафору – второму, метафорическому, смыслу ничто в этом тексте не противоречит.

Даже при очевидной потере метафоричности сохранение противоречивости в описании может дать место второму смыслу. Например, существует парадигм а Hooked, crooked and straight ( варианты: slim / sleek) ( Согнутый, кривой и прямой / стройный / ровный ) и т. д. – тут две казалось бы несовместимые буквальные характеристики расшифровываются как два разных состояния предмета. Тут есть место недоразумению и другому значению. Но вот первая характеристика появляется в другом сочетании: Crooked as a rainbow, / Teeth like cat ( Кривой, как радуга, / Зубы, как у кошки ; T1295), – и загадка удаляется от исходной парадигмы. Аналогичным образом от исходной парадигмы уходит французская загадка: Quelle chose est qui a deux dos et si n’a que un ventre. – C’est un soufflet (Роллан 1877: 157. Что за вещь имеет две спины и только один живот. – Это [ кузнечные ] меха ). Замена животного на вещь ослабляет метафорическую установку, а добавление un ventre ([ один ] живот ) и вовсе устраняет возможность прежней ассоциации, которая хранилась в шекспировском животном с двумя спинами . Аналогична русская загадка: С699. Одно брюхо, / Четыре уха. – Кошель. И здесь близкое родство с архетипической загадкой остается очевидным. В этих случаях ясна полная потеря классического понимания загадки, замена его рациональной задачей, но в рамках сохраняющейся материальной связи с традицией, с архетипами, от которых они отправляются.

Архетипична загадка T1171. My mother have a barrel, haven’t got any staves. – Egg ( У моей матери есть бочонок без клепки. – Яйцо ; русский эквивалент: Дом без кром ). По этому типу сочетания двух несочетающихся свойств образована загадка T1126. Build the house with no post. – Oven ( Построил дом без опор. – Печь ). Связь с образцом здесь явная: идея конструкции без привычных креплений. Но другое значение здесь утеряно в силу отдаления от латентного смыслового поля.

Удаление от табуированного смыслового поля может происходить путем умножения членов описываемого странного существа или предмета так, что он(о) выходит за пределы сопоставимости с исходной сферой смысла. Все загадки со множеством членов происходят от архетипических загадок с их числом, превосходящим нормальное для существа, но минимально и не более, чем у двух: существо на трех ногах (загадка Сфинкса), существо с двумя спинами (загадка Яго), или головами. Когда же описываются предметы с шестью ногами (всадник на лошади) и т. п., то здесь следование принципу построения сопровождается выходом за рамки поля сексуального образа.

Приведенные примеры демонстрируют, как происходит замеченный Тэйлором распад полноценной и сложной формы подлинной загадки и отчего образцы последней предстают всегда в сопровождении упрощенных форм, которые, однако, сохраняют черты родства с подлинной загадкой и свидетельства происхождения от ее архетипических образцов, что ведет к необходимости включать в представительные собрания загадки ее дегенерировавшие формы.

И все же представление о линейном характере истории видов загадки в направлении распада, от сложной к предельно элементарной, неточно. Наряду с процессом распада классической формы можно наблюдать и процессы усложнения. Не все загадки с отклонениями от структуры подлинной загадки по Тэйлору следует считать вырожденными. Если учесть не только форму, направленную на обман воображения, но и функцию сокрытия, то оказывается, что поддержание этой функции, память о ней может играть продуктивную роль и тогда, когда возникают отклонения от архетипической структуры описания. Генетическая память позволяет осложнения, не только компенсирующие формальные упрощения, но и превосходящие классический уровень сложности. Скажем сильнее: возникают психологические осложнения загадки, не проявляющиеся на формальном уровне, но использующие формальные упрощения. Делается это путем манипуляции психологической установки, то есть определенных нормальных ожиданий. Если загадка формально построена на столкновении двух как будто бы противоречивых буквальных описаний, это может обмануть ожидание разгадывающего, нацеленное на то, чтобы увидеть метафору, и подтолкнуть его к тому, что он примет неметафорическое за метафорическое. Например, С481. Режу, режу, / Крови нет. – Каравай. Или наоборот, две метафоры выдаются за нормальное – метафорическое + буквальное – описание: С71. Не шагает, а ходит. – Дверь . Неполнота формы сама по себе не свидетельство дегенерации.