Савелий Сендерович - Морфология загадки

Особо отметим перемену перспективы при переходе от рассмотрения отдельной загадки к рассмотрению корпуса загадок, представляющего некоторую устную традицию . Загадка – не индивидуальный литературный текст, а принципиально множественное явление. «Фауст» Гете и «Евгений Онегин» Пушкина могут легко обходиться без близких родственных явлений, быть уникальными феноменами, но загадка – явление роевое, она существует только во множестве проявлений творческих сил традиции. В ее естественных условиях она может функционировать только как множество. Без множества нет обряда загадывания-разгадывания, а загадка, как пронаблюдали этнологи, живет именно в этом процессе. Множественность загадки разрабатывает некий устойчивый запас мотивов и парадигм их соединения, присущих данной традиции, и разыгрывает ее привилегированное смысловое поле. Повторяемость и смежность этих мотивов и парадигм выявляет в них характер генетического материала жанра.

Корпус загадок проявляет себя в обряде загадывания-разгадывания. Обряд – социальный институт, и в его основании должны быть некоторые общественные функции. Одна соответствующая функция общего вида известна антропологам – это табу, запрет на называние некоторых предметов. Табу может означать больше, чем умолчание: существует табуированное называние, которое осуществляется косвенно – с помощью иносказательных выражений, эвфемизмов. В загадке функция табу еще более специфична. Важнейший момент тут заключается в том, что оглашаемая разгадка не может быть тем табуированным предметом, на который направлено иносказание вопроса, потому что табуированный предмет не называем напрямую – на то он и табуированный. Необходимость того избытка сигнификации, который мы нашли при анализе отношения загадки к разгадке, объясняется тем, что загадка имеет и другую направленность, помимо разгадки; она говорит еще и о другом предмете, которого не называет. На этот табуированный, неназываемый предмет указывает смысловое предпочтение в выборе всей областью загадочных описаний метафорических предметов и их свойств.

Эзотерическая функция загадки, а заодно и ее структура, проясняются еще более при помощи концепции фигуры выражения посредством сокрытия , или просто фигуры сокрытия . Эта фигура представляет собой символическую структуру выражения особого рода: она имеет очевидный, демонстрируемый смысл, прикрывающий другой смысл, латентный, который только благодаря этому прикрытию и может осуществиться. Латентный смысл не выходит на поверхность, в план выражения, остается на глубине и поэтому загадка как высказывание непременно должна быть охарактеризована как глубинное выражение.

Фигура сокрытия, вообще говоря, представляет целое семейство родственных символических формаций, проявляющихся в тех феноменах психической жизни, которые выражают глубинные содержания сознания, конфликтные по отношению к нормативным и в ряде случаев вытесняемые на бессознательный уровень. Таковы сновидения, оплошности, оговорки и т. д. Не заимствуя ничего у создателя психоанализа, мы можем пролить дополнительный свет на описанные им феномены. Фигура сокрытия в загадке – это культивированная, социальная форма, это сама культура выражения/сокрытия. Если наблюдения глубинной психологии касаются функциональных органов индивидуальной психики, то загадка представляет собой общественный орган, институт. Здесь, вероятно, уместно представление об особой сублимации. Загадка – не спонтанное явление, а культура, жанр речевой деятельности, искусство со своей поэтикой и образцами. Загадке учатся, ее получают из традиции. Соответствие ее функциональной структуры глубинным явлениям психики поясняет ее способность давать разрядку. Это сближает загадку с шуткой (der Witz), которая в отличие от других, непроизвольно индивидуальных фигур сокрытия, описанных Зигмундом Фройдом, является культурной разновидностью – не существует культуры оговорок, но есть культура шутки, обладающая историческим и этническим привкусом. В этой связи возникает вопрос, не являются ли и спонтанные проявления фигуры сокрытия в индивидуальной психике результатом вторжения культуры в глубокие слои сознания, то есть результатом интериоризации культуры? У Фройда в этом отношении речь идет только о роли языка. [37]Это несколько более узкая позиция, и она у него носит принципиальный характер.

Если теперь рассмотреть область схождения формальной морфологии загадки как языкового высказывания, морфологии смысловой сферы загадочных описаний и функциональной морфологии загадки как фигуры выражения табуированного содержания (то есть фигуры сокрытия), то в центре схождения отчетливо вырисовывается суть ее привилегированного смыслового поля – культура сексуальных содержаний, остраненных, гротескных, напоминающих самые ранние найденные археологами изваяния и, одновременно, подобные широко распространенным образам еще недавно существовавшего фольклора. Гротеск в основе загадки указывает на ее интимную и, вероятно, генетическую связь с архаическими слоями культуры.

Более того, загадка предстает как необходимая форма выражения сексуального содержания и как культура этого выражения, впервые создающая это содержание . У этой культуры есть фундаментальная общественная функция: она вызвана к жизни необходимостью культивировать половую зрелость. То, что у животных является физиологическим инстинктом, у человека нуждается в культивировании; человек не доверяет природе. Загадка практикуется во многих архаических культурах в рамках обрядности, ведущей к браку. Загадывание загадок воспитывает и тестирует половую зрелость как культурное состояние. Оно является культурной прелюдией к браку. Загадывание-разгадывание загадок представляет собой веселый, игровой обряд. Серьезная и даже опасная в силу табуированности задача получения эзотерического знания завершается счастливой разрядкой. Тем не менее процесс разгадывания – это своеобразное испытание в условиях, в которых легко попасть впросак. Ответ, который дается при разгадывании загадки, дается не индивидуальной остротой ума, а является даром общины – настоящую народную загадку разгадать невозможно, хотя бы потому что она не имеет однозначной связи с разгадкой. Она даруется в процессе повторного участия молодого члена общества в обряде разгадывания – он слышит как ее разгадывают другие и учится разгадывать сам.

И все же загадка задевает личность. В процессе разгадывания ловушки расставлены на каждом шагу, потому что загадка полиморфна: разные виды ее создают разную установку, что должно деавтоматизировать разгадывание, держать настороже. Основной вид загадки скрывает наличие латентной разгадки – это условие игры, о нем нужно знать и наслаждаться этим знанием, объявляя при этом как бы невинную разгадку. Знанию о латентной разгадке обучает другой вид загадки (озорная загадка), который настойчиво подсказывает сексуальную разгадку при том, что требует декларировать невинную. Наконец, этой же задаче служит загадка о беременности, сексуальном предмете, который позволяется называть и тем самым в виде исключения как бы нарушать запрет, не нарушая его, и так дает счастливое чувство проницаемости границ. Опасность заключается в том, чтобы не спутать виды загадки и не попасть впросак.