Ольга Турышева - Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие

Блум X. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург, 1998.

П. де Ман. Слепота и прозрение: Статьи о риторике современной критики. СПб., 2002.

П. де Ман. Аллегории чтения: фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. Екатеринбург, 1999.

П. де Ман. Сопротивление теории // Современная литературная теория. М., 2004.

Шоуолтер Э. Наша критика // Современная литературная теория. М., 2004.

Митчел Дж. Святое семейство (из книги «Феминизм и психоанализ») // Там же.

Палья К. Личины сексуальности. Т. 1. Екатеринбург, 2006.

Иригарей Л. Этика полового различия. М., 2005.

Сайд Э. Мысли об изгнании // Иностранная литература. 2003. № 1.

Жеребкина И. Феминистский литературный критицизм // Жеребкина И. «Прочти мое желание…»: постструктурализм, психоанализ, феминизм. М., 2000.

Тлостанова М. Проблематика мультикультурализма и литература США в XX в. М., 2000.

Тлостанова М. Эра Агасфера, или Как сделать читателей менее счастливыми // Иностранная литература. 2003. № 1.

Полемика с постструктурализмом оказалась продуктивной для развития западного литературоведения не в меньшей степени, нежели непосредственная ориентация на него: она также стимулировала интенсивное оформление новых подходов к литературным явлениям. В полемике с постструктурализмом западный критицизм последних десятилетий XX в. восстановил теоретический статус практически всех аспектов бытия литературы, дискредитированных в постструктуралистской теории. При этом происходит не просто возвращение отвергнутой в постструктурализме критической традиции (герменевтической, феноменологической, поэтологической, социологической), но обогащение ее тем рефлексивным опытом, который сложился в процессе осмысления постструктуралистских концепций.

Школа неогерменевтики оформилась в американской критике в 70-е годы XX в. на почве резкого неприятия деконструктивистской идеи о том, что текст не обладает устойчивым смыслом. «Новой герменевтикой» школа назвала себя потому, что, с одной стороны, она реабилитирует подход к произведению, культивировавшийся в «старой» до Хайдеггеровской герменевтике, а с другой – она сопровождает возрождение этого подхода рефлексией относительно постструктуралистской герменевтической теории.

Опора школы на «старую» герменевтику выразила себя в понимании произведениякак результата авторской деятельности, как знакового выражения творческой воли и замысла автора. Поэтому произведение в рамках «новой герменевтики» рассматривается носителем твердого и определенного смысла, «вложенного» в него автором.

При этом задача критикивидится в реконструкции авторского замысла, т. е. в выявлении той семантики, которая бы адекватно передавала суть авторской интенции. Напомним, что именно такую задачу критике приписывал Ф. Шлейермахер, теоретик романтической герменевтики. Вот как конкретизирует ее Эрик Дональд Хирш, глава данной школы, в работе «Цели герменевтики» (1976): «Текст не может быть интерпретирован в отрыве от той перспективы, которая была задана автором… Любая другая процедура будет уже не интерпретацией, а авторством» [Хирш, пит. по: Козлов 2004, 253]. Критика, таким образом, по Хиршу, должна отказаться от деконструкции текста и вернуться к реконструкции авторского замысла. Авторский замысел, по Хиршу, и составляет «центр» произведения, наличие которого в нем, казалось бы, развенчали постструктуралисты. Хирш называет его «оригинальным ядром» произведения, настаивая на том, что именно на его «дешифровку» и должны быть направлены усилия герменевта.

Новое, современное измерение «старомодной» (по определению А. Козлова) концепции Хирша придает признание им того факта, что произведение вовсе не является носителем единственного определенного смысла. Хирш разделяет мнение деконструктивизма о том, что смысл произведения множественен и может быть выражен в различных герменевтических трактовках. Но, по Хиршу, смысловая множественность произведения не бесконечна, а ограничена, исчерпаема в силу того, что в произведении существует единый и твердый центр, его «оригинальное ядро» – авторская интенция. Установка на реконструкцию этого центра поможет герменевту преодолеть произвол в интерпретации и приблизиться к толкованию, соответствующему авторскому замыслу. Соответствующему, но не тождественному: Хирш понимает, что тождественное понимание текста неосуществимо. Полностью преодолеть субъективизм при трактовке произведения герменевт не способен, ведь он всегда является носителем индивидивидуального опыта и принадлежит к конкретной культурной традиции.

Таким образом, Хирш соединяет Шлейермахера с Гадамером: установка на реконструкцию авторского замысла сопровождается у него признанием неизбежного субъективизма в интерпертации, который, впрочем, вполне может быть ограничен идеей наличия в произведении твердого центра. Исходя из этого получается, что единственно правильное понимание невозможно, но вполне осуществимо толкование, в той или иной степени адекватное «оригинальному ядру» произведения.

Хирш видит возможное методологическое осуществление такого толкования на почве двухэтапного исследования текста. Первый этап – интуитивное «предсказание» смысла произведения, которое формируется на основе изучения биографии автора, историко-культурного и литературного контекста его творчества, второй этап – собственно интеллектуальная интерпретация, основанная на внутритекстовом анализе произведения.

Генетическая критика оформляется во французском литературоведении начиная с 70-х годов XX в. Как критическая теория, она, с одной стороны, вступает в полемику с постструктуралистским определением текста, а с другой стороны, опирается на теорию письма, разработанную в рамках постструктурализма.

Полемика генетической критики с постструктурализмом вылилась в обоснование нового объекта филологического изучения. Таковым в рамках генетической критики является так называемый авантекст – совокупность черновиков и рукописей, предшествующих окончательному оформлению писательского текста. Именно с авантекстом связывается представление о творчестве как процессе «открытого» письма, в рамках которого происходит проникновение в создаваемый текст самых разных других текстов и игра принципиально незавершенных его вариантов.

При выделении рукописей и черновиков в самостоятельный объект изучения сам текст (т. е. завершенный автором окончательный вариант произведения) понимается традиционно для поэтики: как целостный и эстетически оформленный объект авторских усилий. При этом он сам (текст) не фигурирует в качестве предмета анализа, так как, повторим, изучается собственно процесс письма: процесс становления текста, процесс трансформации авторской мысли от чернового наброска до белового автографа. Некоторые исследователи не считают возможным рассматривать генетическую критику как область поэтики, так как ее объектом является не завершенный текст, но его «диахроническое развитие» (И. Стаф).