Коллектив авторов - Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

В «Истории русской литературы XIX в.» В.И. Кулешов (МГУ, 1997) отмечает, что роман «Некуда» «вполне читаем и сделан мастерски, хотя стиль и язык еще не чисто лесковские, а газетно-вылощенные, «правильные», чем в большинстве случаев отличался тогдашний демократический язык»… в романе много сцен, упреждающих «Бесов» Достоевского, читаемых с большим интересом». Он убедительно доказывает, что узко социологические мерки, укоренившиеся в литературоведческой методологии тесны Лескову. Они умаляют талант писателя.

Сам Лесков так оценивал своё детище: «Роман этот носит на себе все признаки спешности и неумелости моей, но успех его отношу не к искусству моему, а к верности понятия времени и людей “комической эпохи"». Добавим, не только спешность и неумелость, но и невероятное количество цензурных сокращений и изъятий («печатался прямо с клочков, нередко писанных карандашом в типографии»). Иногда «вымарывались не места, а целые главы, и притом часто самые важные». «Некуда», – объясняет автор, – вина моей скромной известности и бездны самых тяжких для меня оскорблений. Противники мои писали и до сих пор готовы повторять, что роман этот сочинен по заказу Третьего отделения… На самом же деле цензура не душила ни одной книги с таким остервенением, как «Некуда». В таком виде этот роман-первенец Лескова и вошёл в литературную жизнь, а полноценная его рукопись была утеряна. Однако, невзирая на указанные погрешности, роман предстаёт как художественно-исторический документ об ушедшей эпохе, о поисках человеческой мысли и иллюзиях, её питавших, заблуждениях и ошибках людей. Спор писателя с миром «шестидесятых» не мелок и возникает не на пустом месте; в нём заложен грозный и высокий смысл бытия человека вообще.

В наше время после долгих лет издательского молчания роман был включен в новое полное собрание сочинений Лескова в 30 томах и появился в 4-м томе с серьёзными интересными замечаниями В.А. Недзвецкого, который справедливо считает, что. «лишь сейчас по существу происходит и настоящее открытие этого произведения». Автор рассматривает «Некуда» не как тенденциозную (антинигилистическую) книгу «о новых людях» 60-х годов, а как художественное произведение, во многом опередившее свое время, давшее не только исследование самых острых проблем, но и предупредившее «читателя о пагубности преобразования общества и человека посредством любых отвлечённо-рационалистических концепций, игнорирующих многообразие и неповторимость проявлений живой жизни, нравственное чувство и свободную волю (выбор) реальной личности».

В разговоре с одной из главных героинь произведения, Лизой Бахаревой доктор Розанов объясняет ей простую истину: мало любить абстрактное человечество, надо «жалеть людей, которые вас окружают и быть к ним поснисходительнее. Пока мы не будем считать для себя обязательным участие к каждому человеку, до тех пор все эти гуманные теории – вздор, ахинея и ложь, только вредящая делу». Сравнивая новые теории с прокрустовым ложем, так что «всякого либо повытянут, либо отрубят», Розанов говорит: «Вот и эти теории-то то же самое прокрустово ложе. Они надоедят всем, поверьте, и как бы теоретики ни украшали свои кровати, люди от них бегать станут. Это уж и теперь видно».

Но оставим в стороне социологическую сторону романа, она тщательно рассмотрена во многих учебных пособиях с выявлением всех прототипов героев. Обратим внимание на иные аспекты. Современный читатель, открывая книгу Лескова, узнаёт в ней прежде всего социально-психологический роман, один из первых в русской литературе своего времени, так хорошо знакомый по своей принадлежности из классики: Стендаль, Бальзак, Диккенс и др. Представлена широкая картина жизни, как и в стенда-левском, например, романе «Красное и чёрное» (1830). Исследуются разные срезы бытия: провинция, крупный город, столица. У Стендаля – лесопилка, где живет восемнадцатилетний Жюльен Сорель, не желающий мириться с существующими общественными порядками, Верьер, семинария в Безансоне, Париж. У Лескова – дворянская усадьба – имение Бахаревых в селе Мерево, уездный город, монастырь, наконец, Москва и Петербург; речь пойдёт и о Польше, и о Швейцарии. Для создания панорамы событий Лесков использует в книге несколько сюжетных линий, связанных общей интригой, но по-разному освещающих отношение героев к происходящему.

Среди главных и второстепенных персонажей, населяющих этот художественный мир, где идут жаркие споры о жизненно важных ценностях, молодые люди – Лиза Бахарева, Женни Гловацкая, Вязмитинов, Зарницыи, Розанов, Юстин Помада – люди умные, образованные, интеллигентные; учителя, врачи. Разные пути уготованы им.

Главное столкновение Лесков видит вслед за Тургеневым («Отцы и дети», 1862) в конфликте между старшим поколением и молодёжью. Писатель угадал дыхание эпохи, трагическую ломку прежнего уклада, традиций старой российской жизни, тот момент , когда жить прежними ценностями невозможно, ибо их разменяло на мелочь старшее поколение, и дети уходят из дома. Они уходят, отвергая ложь, насилие над личностью, совестью, домашнюю тиранию, отбросив обветшалые приличия, прикрывающие пустоту, желая жить свободно и с пользой для общества. Такова Лиза Бахарева. Юная дворянка прочитала Гизо, Маколея, Милля, Шлоссера, Гегеля, Прудона и многих других мыслителей, философов, экономистов. Ей кажется, что можно изменить жизнь к лучшему: столько прекрасных теорий.

Этот разрыв интересов старшего и младшего поколений чувствует и понимает игуменья Агния, родная тётя Лизы. Она так характеризует время: «У нас что ни семья, то ад, дрянь, болото. В институтах воспитывают плохо, а в семьях ещё несравненно хуже?». Ей-то хорошо известны нравы: сколько несчастных приходит в монастырь за советом и помощью! Даже бахаревская птичница понимает, какова жизнь: «Скука престрашенная!», – говорит она о зимнем времени в усадьбе, – мы словно как в гробу живём».

Решение Лизы уйти и жить отдельно от семьи в среде единомышленников (как потом окажется, часто случайных и даже мелких или таких же заблудших, как и она сама, людей) приведёт её к гибели. Писатель не менее убедительно показывает эту драму с обеих сторон: жестокая категоричнось дочери – разбитое сердце любящего отца Егора Николаевича Бахарева, Проклиная свою дочь, умирающий Бахарев в беспамятстве бормочет: «Я полковник, я старик, я израненный старик. Меня все знают… мои ордена… мои раны… Она дочь моя. Где она? Где о-н-а? – произнёс он, тупея до совершенной невнятности. – О-д-н-а!.. р-а-з-в-р-а-т… Разбойники! Не обижайте меня; отдайте мне мою дочь, – выговорил он вдруг с усилием, но довольно твёрдо и заплакал».

И как тут не вспомнить слова другого умирающего любящего отца – бальзаковского Горио (роман «Отец Горио», 1834): «Дочки, дочки, Анастази, Дельфина! Я хочу их увидеть! Пошлите за ними жандармов, приведите силой! За меня правосудие, за меня всё – и природа, и кодекс законов. Я протестую. Если отцов будут топтать ногами, отечество погибнет. Это ясно. Общество, весь мир держится отцовством, всё рухнет, если дети перестанут любить своих отцов». Не возвышенная мечта, как у Лизы, а мелкие тщеславные причины не позволили дочерям Горио проводить его в последний путь, но исследуемая авторами причина этих поступков общая – гордыня, порождающая чёрствость, бессердечие, эгоистическое равнодушие к близким, слепота сердца, когда человек теряет способность отличать важное от малозначительного.