Мария Лоскутникова - Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие

Выход в свет первым отдельным изданием «Губернских очерков» (1857) М.Е. Салтыкова-Щедрина стал для Чернышевского поводом вновь обратиться к проблеме, значимой для всех критиков демократического и радикально-демократического направлений, – к проблеме изображения в литературе определенных человеческих типов (статья «"Губернские очерки" Щедрина», 1857). В центре внимания Чернышевского оказалась не только книга Салтыкова-Щедрина, в которой «очень много правды – очень живой и очень важной» (III, 347), но и произведения «гоголевского» направления как таковые. Автора статьи интересовали типы «людей, изображаемых Гоголем и его последователями» (III, 351), – те, которые вызывают негодование (Чичиков, Порфирий Головлев, герои А.Н. Островского из пьес «Доходное место» и «Свои люди – сочтемся» и др.). Однако в данной работе Чернышевского литературные герои и сами произведения выдающихся современников стали материалом для публицистического разговора о жизни и исторических судьбах России; исключением, актуальным для литературоведения, является анализ того типа личности, который отражен в шекспировском Гамлете, – темы «боковой» для заявленной в статье проблематики.

В начале 1858 г. журнал «Современник» опубликовал повесть И.С. Тургенева «Ася». Чернышевский выступил с откликом на нее, написав статью «Русский человек на rendez-vous», с подзаголовком «Размышления по прочтении повести г. Тургенева „Ася“» (1858) [189]. Статья имела широкий общественный резонанс. Чернышевский проанализировал значимый для России в духовно-нравственном отношении тип «лишних» людей, указав на то, что в новых исторических условиях проявились их ограниченность и бессилие: «пока о деле нет речи, <���…> герой очень боек»; когда же заходит речь о деле, он «начинает уже колебаться» (III, 403). Еще в статье «"Губернские очерки" Щедрина» Чернышевский, обратившись к анализу личности Гамлета – человека с «прекрасными качествами» души, показал «ненатуральность» и даже «противоестественность» людей, живущих одной своей «наклонностью к рефлексии» (III, 383); Чернышевский обвинил таких людей в неспособности к действию. Даже на свидании, саркастически писал Чернышевский, такой Ромео становится подобен «испуганной птичке» (III, 399).

Статья носит беспримесно-публицистический характер и написана в обличительно-гневных тонах. Не только герой повести «Ася», но и другие тургеневские герои (из романа «Рудин», из повести «Фауст»), а также Бельтов из романа А.И. Герцена «Кто виноват?» как выведенные авторами значимые человеческие типы вызвали неприятие Чернышевского. Герой поэмы Н.А. Некрасова «Саша» также оказался в этом ряду; Чернышевский недоволен им, хотя подчеркивает, что «характер таланта г. Некрасова вовсе не таков, как г. Тургенева», и «никто не скажет, чтобы недоставало в таланте г. Некрасова энергии и твердости» (III, 403). Чернышевский обвинил авторов в общественно-политической слепоте, говоря, что они не в том, с его (революционного демократа) точки зрения, человеческом типе видят героя, да и показывают его не таким, каким требует этого ситуация в России. В итоге, первоочередную задачу литературы Чернышевский видел в создании иного типа героя – «новых людей».

На рубеже 1850—1860-х годов статьи Чернышевского принимают все более и более политизированный характер. В статье «Не начало ли перемены?» (1861), поводом к написанию которой стали рассказы Н.В. Успенского, Чернышевский приветствовал новое (демократическое) направление в литературе. Если «прежние наши писатели», в том числе и Н.В. Гоголь («Шинель»), указывал Чернышевский, говорили только о том, что народ «несчастен, несчастен, несчастен» (III, 427), то «новые» (автор статьи называет их «мальчишками») – такие как Н.В. Успенский – не знают ни «сентиментальной симпатии» к простому народу, ни «идеализации мужиков» (III, 428, 432). Чернышевский был убежден, что Успенскому «удалось так глубоко заглянуть в народную жизнь и так ярко выставить перед нами коренную причину ее тяжелого хода, как никому из других беллетристов» (III, 445). От рассуждений о характере русского мужика Чернышевский перешел к выводам о крепнущих в «народном духе» намерениях к «перемене в обстоятельствах» (III, 459). Заключением этой статьи-прокламации стала уверенность, что «читатель понимает, о каких улучшениях в жизни народа мы говорим», и что «нельзя найти в истории ни одного случая, в котором не явились бы на первый план люди, соответствующие характеру обстоятельств» (III, 462, 464). Это был прямой призыв к революции.

Таким образом, литературно-критическая деятельность Чернышевского, ограниченная периодом 1853–1862 гг., представляет не только интересный (хотя с годами все более политизированный и радикалистский) анализ текущего литературно-общественного процесса, но и глубокое рассмотрение крупных творческих индивидуальностей. Если, отсеяв непосредственно-критические и публицистические размышления Чернышевского, представленные в его журнальных публикациях, обратиться к его труду историко-литературного и научно-теоретического характера, то в «сухом остатке» окажутся требующие изучения положения о природе реалистического искусства, о «механизмах» психологического анализа, о существе художественности. Эти и другие аналитические позиции Чернышевского не только определяют его место в истории литературы, но в ряде положений открывают существенные проблемы поэтики и эстетики.

Первые годы работы в журнале «Современник» (1853–1856) были для Чернышевского и временем интенсивной исследовательской работы в области эстетики и теории литературы. Начав ее еще в студенческие годы, Чернышевский продолжил свои изыскания, будучи учителем гимназии в родном Саратове. Приехав же в Петербург, он сдал экзамены на степень магистра русской словесности и защитил магистерскую диссертацию.

Магистерская диссертация «Эстетические отношения искусства к действительности» [190]была защищена в Петербургском университете в ходе публичной процедуры (10 мая 1855 г.). Задача Чернышевского как теоретика искусства состояла в том, чтобы разработать материалистические основы понимания эстетики (греч.

наука о прекрасном; как термин и понятие введены за 100 лет до Чернышевского, в 1750 г., немецким философом А.Г. Баумгартеном). Работа Чернышевского была направлена против идеалистической эстетики Г.В.Ф. Гегеля и младогегельянцев. Однако имя философа, основоположника научной диалектики, было вычеркнуто цензорским карандашом А.В. Никитенко.

В магистерской диссертации Чернышевский обратился к проблеме эстетических категорий и художественного пафоса [191]. В контексте труда Чернышевского, рассмотревшего не только категорию прекрасного, но и такие категории, как трагическое и возвышенное, наиболее приемлемым для определения отдельных видов пафоса оказывается термин «тип художественного содержания».