Альбина Саяпова - Диалог творческого сознания А. А. Фета с Востоком (Фет и Хафиз)

Стихотворение-поэма « Соловей и роза » (1847, 1848) из цикла «Подражание восточному» представляется нам интересным в плане концептуального осмысления художественно-философской системы поэта. Это стихотворение может стать ключом к осмыслению всей духовной биографии Фета. Фетовед В.Н. Касаткина, имея в виду включение этого стихотворения в «Вечерние огни», называет его «обширным стихотворением, объединившим 40-е и 80-е годы» [1: 77]. Мы же хотим расширить смысловое содержание этого высказывания: произведение дает возможность целостного осмысления многих художественно-эстетических особенностей творчества поэта, оно объединяет то, с чего начал Фет свое творчество, с тем, к чему пришел в конце творчества.

В стихотворении использован парный восточный образ соловья и розы, через который выписан диалог – «Он» и «Она». Местоимения «Он» и «Она» очеловечивают созданный диалог, придают ему характер рассуждений о любви, жизни, вечной дисгармонии в ней.

Если в стихотворениях « О, если бы озером был я ночным... » (цикл «Из Гафиза»), « Восточный мотив » (цикл «Подражание восточному») Фет, используя принцип двучленного параллелизма, выстраивает парадигматический ряд парных образов, свидетельствующих о гармонии, полноте бытия, то в данном стихотворении, при наличии как идеального содержания, так и идеальной формы любви (любовь соловья и розы), гармонии, полноты бытия нет. В этом парадокс любви как основной формы человеческого существования, который заложен в сути самой природы.

Построчный анализ стихотворения дает интересные наблюдения. Смысловая, философская нагрузка произведения возложена на лирического субъекта, рассуждения которого о пантеистически представляемом «саде мироздания» предваряют диалог между «Он» и «Она»:

Небес и земли повелитель,

Творец плодотворного мира

Дал счастье, дал радость всей твари

Цветущих долин Кашемира.

И равны все звенья пред Вечным

В цепи непрерывной творенья,

И жизненным трепетом общим

Исполнены чудные звенья.

Эта часть стихотворения в смысловом своем содержании перекликается со стихотворением « О, если бы озером был я ночным... » – она о полноте, гармонии мира «Творца плодотворного». Философская мысль этой части – в интенции «Творец плодотворного мира / Дал счастье, дал радость всей твари...» Однако появившийся в третьей строфе образ «дрожащей бездны», определяющий суть мироздания («дыханье полудня и ночи»), исподволь в контекст гармонии вводит мотив не просто восторга, но восторженного ужаса, страха:

Такая дрожащая бездна

В дыханьи полудня и ночи

Что ангелы в страхе закрыли

Крылами звездистые очи.

Следующая часть стихотворения, начинающаяся с противительного союза «но», представляет собой описание любви соловья и розы, которые там же, «в саду мирозданья, где радость и счастье – привычка», но они «забыты, отвергнуты счастьем...» Выписывается своебразная философия «Но», философия закономерности абсурда, через которую только и возможно осмысление мира «Творца плодотворного». Соловей и роза вопреки всеобщему закону не равны «пред Вечным / В цепи непрерывной закона»:

И любят друг друга, – но счастья –

Ни в утренний час, ни в вечерний.

В следующей строфе («И по небу веки проходят, / Как волны безбрежного моря, / Никто не узнает их страсти, / Никто не увидит их горя») метафорическое выражение вечности как бы закрепляет утверждение, высказанное выше.

Диалог «Он – Она» – свидетельство дисгармонии отношений:

Ты поешь, когда дремлю я,

Я цвету, когда ты спишь;

Я горю без поцелуя,

Без ответа ты грустишь.

Следующий фрагмент произведения:

Я дремлю, но слышит

Роза соловья;

Ветерок колышет

Сонную меня.

Звуки остаются

Все в моих листках;

Слышу, – а проснуться

Не могу никак.

Заревые слезы,

Наклоняясь, лью.

Пой у сонной розы

Про любовь мою!

Все стихотворение проникнуто чувством трагической неизбежности дисгармонии как абсурдного закона бытия, которая и определяет характер диалога.

Эстетически воспринятый парный образ соловья и розы, олицетворяющий идею гармонии-красоты как одухотворение природы, всего мира, содержит одновременно и чувство трагической неизбежности дисгармонии. Эмоциональное воздействие этого образа – освобождение человека от неизбежного страдания, мучительного опыта жизни, приближение к опыту экзистенциального прозрения: гармония-красота мимолетна, слишком хрупка, мысль о трагической неизбежности дисгармонии выверяется чувством красоты, гармонии. В то же время ясно, что одна красота есть смысл жизни. Во всем этом Фет близок к Шопенгауэру.

В контексте сказанного любопытно рассмотреть стиховую форму этого произведения. Ощущению дисгармонии, несоответствия способствует размер стихотворения – сочетание амфибрахия с хореем и ямбом, амфибрахия с анакрузой, сочетание длинных строк с короткими. Ритмический «сбой» художественно оправдан, в диалогах «Он – Она» мы буквально физически ощущаем эту дисгармонию отношений.

Рассмотрим стиховую форму этого произведения. Первая часть, в которой даются ключевые определения-сентенции «плодотворного мира», философия «Но», когда по логике вещей должно быть одно, но жизнь преподносит другое, написана трехстопным амфибрахием, с нерифмующимися первыми и третьими строками, зато рифмующимися вторыми и четвертыми. Ритмический рисунок этой части, образованный трехстопным амфибрахием с женской клаузулой, способствует выражению эмоционального тона рассуждений, философствования.

Первая часть первого диалога «Он – Она» состоит из шести строк, написана четырехстопным хореем. Третий и шестой стихи усеченные, создают мужскую клаузулу. Вторая часть тоже состоит из шести строк, четыре строки (первая, вторая, четвертая, пятая) написаны четырехстопным хореем, а две строки (третья и шестая) – короткие, усеченные, их размер – трехстопный хорей с мужской клаузулой, тогда как остальные стихи имеют женскую клаузулу.

Вот первая часть диалога:

Он

Рая вечного изгнанник,

Вешний гость я, певчий странник;

Мне чужие здесь цветы;

Страшны искры мне мороза.

Друг мой, роза, дева-роза,

Я б не пел, когда б не ты.

Она

Полночь – мать моя родная,

Незаметно расцвела я

На заре весны;

Для тебя ж у бедной розы

Аромат, краса и слезы,

Заревые сны.

Первая часть второго диалога состоит из двух строф-четверостиший, написана пятистопным ямбом с рифмующимися первыми и третьими строками с женской клаузулой, вторыми и четвертыми с мужской клаузулой. Пятистопный ямб с дополнительной внутренней рифмой придает стихам напевность, мелодичность. Если в первом диалоге Он, как бы характеризуя себя («вешний гость я, певчий странник»), представляет себя «другу» своему, «деве-розе», то во втором диалоге его обращение к «деве-розе» – выражение чувств влюбленного сердца: