Маргарита Громова - Русская современная драматургия. Учебное пособие

В. С. Розов большую часть своих тревог и писательского таланта отдал проблемам молодежи. Образ его в истории нашей культуры до сих пор ассоциируется с образом проповедника и учителя, но в высоком смысле этих понятий, когда на аудиторию обрушивают не занудные проповеди и «моральные кодексы», а человеческие чувства, страсти, подкрепленные мудростью и честностью, когда автора ведет желание «достучаться до совести, до сердца, до души». Может быть, именно потому в постперестроечнос время, когда достигнуть этого стало почти невозможно, В. С. Розов пишет очень мало. Когда-то он инсценировал «Братьев Карамазовых», написав светлого «Брата Алешу». Сейчас уже не один год обдумывает линию «четвертого брата», незаконного сына Ф. Карамазова – Смердякова…

Мои шестидесятые. Пьесы и статьи. М., 1969.

Из бесед с молодыми литераторами. М., 1970.

В добрый час. Пьесы. М., 1973.

Избранное. М., 1983.

Хозяин // Сов. драматургия. 1982. № 1.

Кабанчик // Сов. драматургия. 1987. № 1.

Путешествие в разные стороны. М., 1987.

Анастасьее А. В. Розов. Очерк творчества. М., 1966. Очерки истории русской советской драматургии. Т. III. Л., 1968.

Человек в сфере быта стал объектом глубокого изучения работы целой группы драматургов, чьи литературные дебюты состоялись еще в начале 70-х, а сценические – значительно позже. Разные по возрасту, писательскому почерку, тематическим пристрастиям, они, однако, были объединены в критике терминами «новая, волна», «поствампиловская драматургия», «драматургия промежутка». В творчестве Л. Петрушевекой, А. Галина, В. Арро, С. Злотникова, А. Казанцева, В. Славкина, С. Коковкина, Л. Разумовской, Н. Павловой, В. Малягина и других, несомненно, и много общего. Прежде всего их пьесы надо рассматривать как определенный этап в развитии русской социально-бытовой драмы. Непосредственные ученики А. Арбузова и В. Розова, последователи Л. Зорина и А. Володина, они испытали в то же время сильное влияние таланта А. Вампилова. «Новая волна» влилась в драматургию, разрабатывающую труднейший жизненный материал – нравственную проблематику, которая, как правило, снисходительно воспринималась официальным общественным мнением, критикой и квалифицировалась как «мелкотемье», «безгеройность», «обочина», «бытовщина» и т. д. на фоне «магистральной линии» в литературе. Достаточно вспомнить, какие пьесы подвергались разносной критике: «Старшая сестра», «Пять вечеров», «Варшавская мелодия», «В день свадьбы»!

Психологическая драма «новой волны» продолжала настойчиво вести «историю болезни общества», раскрывая нравственный распад, бездуховность, одичание, демонстрируя растлевающую силу системы в условиях застойного времени и потому получила те же упреки в «камерности», «узком мирке семейно-бытовых отношений». На страницах газет и журналов в адрес этих пьес звучали обвинения в том, что это – «бесстрастный фонограф, стоящий на обочине жизни», «неонатурализм», которому не дано отстоять справедливость, честность, истину и что – более того – авторы «опускают обух нравственного обличительства – злого, язвительного, беспощадного… на народную нашу жизнь» (!) Верность избранной нравственной тематике в годы застоя была не менее подвижнической, чем у драматургов «производственной» темы, ибо «дух человеческий излечить труднее, чем экономику» (А. Смелянский). Пьесы названных выше авторов ставили острейшие вопросы: «Что с нами происходит?», «Чем больна душа?» Вопросы не новые, но по-прежнему злободневные, тревожащие.

Естественно, путь драматургов «новой волны» на сцену был не менее трудным, чем у их учителей. Практически театральные дебюты их состоялись в начале 80-х годов, почти одновременно с «вампиловским сезоном» в театре. Именно к этому времени стало очевидным, что на смену «положительному» герою, традиционному для советской литературы, и герою-романтику, максималисту, борцу с несправедливостью 50—60-х годов, верящему, что ему по плечу изменить жизнь и состояться как личность, неповторимая, незаурядная, пришли «не герои», по определениям критиков, «серединные люди», «маргиналы», «вибрирующие», «плохие хорошие» люди.

Как писал критик Б. Любимов, драматургия «новой волны» создала групповой портрет «промежуточного» поколения, несущего на себе различные проявления «негероического героя». Это поколение «людей не очень добрых, но и не так чтоб очень злых, все знающих про принципы, но далеко не все принципы соблюдающих, не безнадежных дураков, но и не подлинно умных, читающих, но не начитанных… о родителях заботящихся, но не любящих; детей обеспечивающих, но не любящих; работу выполняющих, но не любящих… ни во что не верящих, но суеверных; мечтающих, чтобы общего стало не меньше, а своего побольше…» [33]

Именно таковы герои А. Галина («Восточная трибуна», «Ретро», «Стена»), С. Злотникова («Сцены у фонтана» и «Пришел мужчина к женщине»), Л. Петрушевской («Чинзано», «Уроки музыки»), В. Славкина («Взрослая дочь молодого человека», «Серсо»), Э. Радзинского («Спортивные сцены 1981 года»), А. Казанцева («Старый дом»). Быт застойного времени не «выдавал» боевитого положительного героя – и в драмах «новой волны» его нет. В лучшем случае речь в них идет о повседневном героизме преодоления, неприятия лжи, предательства, подлости.

Вопрос о «положительной программе» названных авторов был задан на страницах журнала «Театр» [34]. Однако собравшиеся за «круглым столом» молодые драматурги отстаивали свое право на исследование внутреннего мира именно такого, а не иного героя. «У каждого времени свои герои и свои их выразители… При этом изменился не масштаб героя… а наше отношение к этому масштабу. Он стал измеряться не столько „вширь“, сколько „вглубь“» (Олег Перекалин). «Театр сегодня не может умиротворять, утешать, успокаивать. Он должен будоражить, не на шутку тревожить и предупреждать… Прямота, резкость, а порою и беспощадность в постановке вопросов, присущие финалам некоторых современных пьес, это попытка пробиться через жировой слой души, который у части зрителей накоплен годами, – и в результате посещения театра тоже!» (А. Арро). «Моего героя легко не заметить, люди совести скромны и не любят выхорашиваться. Их и глазом не видишь – скорей ощущаешь, как тепло от печки; кто-то топит ее и жить легче, и слабый, глядишь, становится бодрее, умный – умнее…» (Н. Павлова). Но все же чаще всего в центре внимания «поствампиловской драматургии» – герой, который явился главным откровением А. Вампилова: человек, у которого «качающееся коромысло в душе» (Л. Аннинский), Вампилов раньше и ярче других показал драматизм внутреннего конфликта целого поколения мечтателей и романтиков, «детей оттепели», которые оказались, в силу социальных перемен в обществе, «изгнанниками» из своего времени и, взрослея, стали натыкаться вдруг на нечто промежуточное, смутное, зыбкое: «плохих» нет, «злых» нет и виноватых в их душевном дискомфорте тоже не видно. Вампилов точно установил болезнь души своего современника, названную в критике «синдромом Зилова». «Зиловы, – писал Б. Любимов, – прочно укоренились в жизни: их родственники летают во сне и наяву, проносятся в осеннем марафоне – современные Пер Гюнты, катящиеся по кривой, мимо семьи, работы, друзей…» [35]Драматурги «поствампиловского призыва» продолжают исследовать тип разочарованного мечтателя, которому «что-то не позволило стать самим собой» [36].