Маргарита Громова - Русская современная драматургия. Учебное пособие

У Арбузова – простые, обыкновенные, но в то же время удивительные герои. Ученик Арбузова, драматург Ю. Эдлис, называл его «маленького» человека «чаплинским»: «Арбузов обнаруживал такие драмы в его повседневной, обыденной жизни… что персонаж его становился знаком чего-то очень существенного в общечеловеческом смысле» [46]. Удивительно, что из круга своих героев Арбузов категорически исключает отъявленных подлецов, откровенных негодяев. Они ему не интересны. Вернее, прекрасно осознавая, что в человеке «сидит столько всякого, разного – и отрицательного и положительного», он не спешит осудить, зачеркнуть, поставить крест, а стремится понять, почему человек плох. «…Как только я начинал понимать своего отрицательного героя, – признавался драматург, – я прощал ему его грехи и, прощенный, он переставал быть отрицательным» [47].

Есть у него персонажи особенно любимые: люди, становящиеся в «годах странствий», нравственно беспокойные, ищущие смысла в потоке «уходящих дней». И среди них Арбузову ближе всего неуемные фантазеры, чудаки и мечтатели, наделенные талантом человечности и влюбленные в жизнь – герои, по утверждению друзей и учеников писателя, похожие на него самого.

Театральный мир Арбузова удивительно органичен. Драматург часто говорит об ощущении, что всю свою жизнь пишет одну и ту же пьесу, с продолжением. В связи с этим представляется особенно значительным последний период его творчества. Сейчас, когда прошло уже более десяти лет после его смерти, очевидным становится тот факт, что 70—80-е годы в писательской судьбе А. Н. Арбузова были подведением итогов. Не случайно, наверное, он публикует в это время новые редакции своих старых, особенно дорогих пьес, в чем-то соглашаясь, а в чем-то споря с собой, прежним. Так, в 1980 г. он создал обновленные варианты сразу нескольких произведений: «Двенадцатый час» (1959–1980), «Годы странствий» (1950–1954—1980), «Мой бедный Марат» (1964–1980)… Ему бесконечно дороги многие мотивы и герои этих пьес, созвучные новому времени.

В этот последний период своего творчества Арбузов создает два своеобразных цикла пьес, связанных темой любви, семьи, поисков счастья, отмеченных новыми для автора чертами, но в то же время обобщающих все самое характерное для его художественного мира.

«Сказки старого Арбата» (1970), «В этом милом старом доме» (1972), «Старомодная комедия» (1975) в критике названы пьесами «голубого периода». Их объединяет в один цикл жанровое родство. Это комедии, построенные как причудливая, увлекшая автора игра, с допуском условностей, с большой долей авторской выдумки, фантазии. По законам игры, «мир-театр» этих пьес населен милыми чудаками, «добрыми, как детвора». Здесь ждут чудес, как в цирке, о котором поет песенку героиня «Старомодной комедии»:

В «милом старом доме» приморского городка происходят события одноименной пьесы, водевиля-мелодрамы. Здесь все основано на чисто водевильной ситуации. Две женщины, очень разные, не зная до этого друг друга, приезжают в этот городок, чтобы встретиться с одним и тем же мужчиной, сорокатрехлетним Константином Гусятниковым: это его бывшая жена, актриса Юлия, и нынешняя его любовь – Нина Бегак, зубной врач. Поселяются они, естественно, в одной гостинице, в одном номере и на протяжении действия исповедуются друг перед другом каждая о своем, не подозревая даже, что они соперницы.

Комическое в пьесе связано с тем обстоятельством, что население «милого старого дома», семья Гусятниковых, живет по законам «клана», точнее «ансамбля». Все здесь так или иначе музыканты, весь мир делят на «музыкантов» и «немузыкантов» (как у Гофмана). «Немузыканты» – не их люди, каких бы высоких иных достоинств носителями они ни были. Об ушедшем в армию младшем Гусятникове, Макаре, говорят: «выпал из ансамбля» – и теперь обеспокоены задачей «подобрать вторую скрипку». Гусятникова-мать считает величайшей нелепостью, что Константин собирается ввести в дом зубного врача, не играющую ни на каком инструменте: «Я всегда мечтала, чтобы ты женился на второй скрипке» (1,43) [48]. Именно под «определенную мелодию» семьи позволяют вернуться в этот дом Эрасту Петровичу, когда-то первому, а ныне «четвертому и последнему» мужу Раисы Александровны Гусятниковой: ведь он хормейстер! Правда, в этой семье «разыгрывают» еще один эксперимент: говорить только правду и не терять при этом чувства юмора. В этом отношении Нина Бегак замечательно вписывается в их ансамбль, внеся в него такую музыку, которая и не снилась этим музицирующим энтузиастам.

И еще в этом мире боготворят любовь. О ней говорят как о великом чувстве, от которого человек становится похожим на безумца, которое опрокидывает все «нормальное», регламантированное. Так полюбила Юлия своего Михаила Филипповича («Наваждение… Все предано огню, все уничтожено – но ты счастлива…»), и это примирило Гусятникова с уходом от него жены («Она полюбила!»). На беду Юлии, она натолкнулась на «бенгальский огонь». что «вспыхивает, ослепляет… и тут же гаснет». На фоне обшей гармонии финала в пьесе зазвучит грустная мелодия одиночества Юлии. слишком поздно понявшей, что променяла на «бенгальский» огонь настоящее счастье.

Чудеса происходят и в доме на старом Арбате, куда однажды явилась «добрая фея» и покорила сердца сразу двух кукольных дел мастеров, двоих непримиримых соперников в искусстве, неисправимых упрямцев, отца и сына Балясниковых. «Добрая фея» – это вполне реальная девушка из Ленинграда, Виктория, Виктоша, мечтающая стать знаменитой модельершей и «одеть всю нашу страну разнообразно и красиво».

Любовь к юной Виктоше – первое настоящее чувство, которое слишком поздно озарило душу старшего Балясникова. Как молитву, как заклинание он твердил по ночам знаменитые стихи Тютчева, чтобы спастись от наваждения, не выглядеть нелепым. Но любовь эта сотворила чудо: помогла Федору Балясникову выйти из творческого кризиса. Неверие в свои силы заставило его отказаться от последнего шанса побороть себя: от участия в конкурсе на лучшие куклы к спектаклю «Прекрасная Елена». Встреча с Виктошей перевернула все: «Мне кажется, что именно сейчас я способен на великое. Меня просто распирает от жажды дела», – признается он другу Христофору Блохину. Куклу «Прекрасная Елена» Федор, не замечая этого, делал с Виктоши, повторив в ней красоту оригинала, и одержал блистательную победу над всеми возможными соперниками.

Любовь – великое счастье, но и великое страдание: «Мне все время кажется, что, если уйдет она, – уйдет и жизнь», – говорит Балясников, печально осознавая, что никогда еще любовь не была ему так необходима, никогда еще не билась в нем так потребность любить. «Читать вместе веселые книги и печальные стихи, встречать рассвет в незнакомых городах, работать до изнеможения и хвалиться этим друг перед другом, молчать в звездные вечера и умирать от смеха в дождливую погоду, – о черт, как я готов к этому!.. Но поздно, поздно…» (2, 354). Виктоша сумела прекратить наконец-то многолетнюю «любовь-вражду» сына с отцом, помогла свершиться давнишней мечте обоих: жить и работать вместе. Словом, «сделала все, что могла», и исчезла, как и подобает фее из сказки, а вернее, сбежала. «А может быть, ее просто не было?» – Была, но исчезла, потому что «так лучше» всем. «Мне грустно и легко… печаль моя удивительно светла», – скажет в финале Федор Балясников и этими словами точнее всего определит общую атмосферу всей пьесы.