Леонид Крупчанов - Теория литературы

Эта концепция Гегеля противоречила методологии историко-культурной школы, признававшей ценность лишь конкретных изысканий и считавшей фольклор важнейшим источником художественной литературы.

В 1830-х годах гегельянской концепции искусства придерживался в значительной мере и Белинский. В 1840-х годах, перейдя на материалистические позиции, Белинский стал рассматривать художественную литературу как выражение жизни общества и народа.

Но Пыпина и других представителей культурно-исторической школы и последняя формула не удовлетворила.

Признавая, что литература имеет свою, «специальную традицию и способ воздействия», Пыпин утверждает, что для изучения литературы необходимо конкретно привлечь антропологию, этнографию, психологию, мифологию, языкознание, право, искусствоведение, политэкономию, историю культуры и т. д.

Факты этих «сопредельных» наук Пыпин последовательно и добросовестно излагает при изучении творчества писателей и отдельных произведений.

Именно с этой точки зрения Пыпин оценивает критику Белинского как «чисто эстетическую» или «историко-эстетическую». По мнению Пыпина, историк литературы, литературовед должен привлекать к изучению художественных произведений факты и явления, не относящиеся к художественному творчеству.

«Как бы строго ни были различаемы… области чистого художества от области простого знания… на деле они бывают тесно связаны… И история литературы должна внести в область своих изучений не только произведения чисто художественные, но и те явления письменности не художественной, которые имеют к ним известное культурное и психологическое отношение».

В данном случае у Пыпина речь идет не о самом искусстве, его функциях и специфике, а о способах его изучения.

Утверждая новые принципы и приемы культурно-исторической школы в литературоведении, Пыпин подчеркивает необходимость широкого, многоаспектного подхода к рассмотрению литературных явлений. Свой историко-культурный метод он противопоставляет якобы «чисто эстетическому» методу Белинского.

Речь идет здесь не о «чистом искусстве», а о «чистой» науке, «чистом» литературоведении. Что касается самого предмета изучения, т. е. художественной литературы, то в данном случае ее функции, внутренняя специфика Пыпиным не рассматриваются. Для него важен вопрос о принципах ее изучения.

Пыпин и другие ученые культурно-исторической школы отвергали априорные эстетические нормы не только как каноны художественности, но и как закономерности творчества. В отрицании, в недооценке эстетики как науки о прекрасном в искусстве обнаруживается методологическая слабость историко-культурной школы, игнорировавшей всякую философию вообще как воплощение абстрактно-умозрительного, «идеалистического» (в отличие от «народоведческого», конкретного) метода научного исследования.

Отвергая «чисто эстетическую» критику и литературоведение, Пыпин отвергал и «чистое искусство».

Пыпин признавал, что уже Белинскому на его «эстетическом пути» приходилось иметь дело с активным воздействием обстоятельств жизни на литературу при изучении творчества Пушкина и Гоголя.

Понятие «чистое искусство» связано у Пыпина с понятием «чистой формы». В самой борьбе за новые, более совершенные литературные формы Пыпин видел как позитивный, так и негативный моменты.

Связывая интерес к форме с «эпикурейскими» взглядами Пушкина, воплотившимися в идее «художественной красоты», Пыпин пишет: «Пушкин впервые освобождал понятие поэзии от всяких побочных значений и ставил целью поэзии – поэзию».

Созданию новых литературных форм способствовал выработанный Пушкиным новый литературный язык. Изящный язык, пишет Пыпин, стал «безупречным, живым и блестящим орудием» «новой литературы у Пушкина».

Пыпин выступает против абсолютизации значения высказанных Пушкиным мыслей о «чистом» вдохновении, «свободе» творчества. «Эти признания Пушкина были множество раз приводимы в свидетельство его высокого представления о значении поэзии и вместе служили оружием в руках приверженцев теории искусства для искусства, – пишет Пыпин. – Не будем говорить о самой теории: поэт, удовлетворяющий всем требованиям этой программы, должен был бы существовать вне времени и пространства, вне условий человеческого общежития, вне естественного чувства к своему обществу и народу». «Житейское волнение» всегда более свойственно Пушкину, утверждает он.

Пыпин усматривает черты, связывающие Пушкина с Гоголем, в их отношении к задачам искусства. С одной стороны, Пушкин и Гоголь близки, рассматривая искусство как «божественное вдохновение», свободное от «житейской суеты», с другой – у них «различный склад» «художественной натуры». Пушкин – «художественный созерцатель», определивший «начала искусства», Гоголь – писатель, давший «анализ» «русской действительности»; Пушкин и Гоголь характеризуют различные периоды исторического развития или, как говорит Пыпин, связаны с различными уровнями «общественного самосознания». В то же время для Пыпина Гоголь – новый, принципиально важный шаг в развитии взглядов па литературу и искусство. У Гоголя «к общему представлению об искусстве, параллельному с представлениями Пушкина, присоединилось представление нравственного влияния искусства». Пыпин здесь имеет в виду сатирическое изображение Гоголем российской действительности.

К 1840-м годам Пыпин отмечает в русском искусстве и критике, в том числе и в критике Белинского, победу социально-исторического направления. Белинский в 1840-х годах, по словам Пыпина, «видел в литературе уже не одно, так сказать, стихийное проявление художества, но также отражение состояния общества». «К вопросам чистой эстетики присоединились вопросы исторические, экономические», «писатели европейские понимались не только в их художественных достоинствах, но и в их общественном значении».

Пыпин отвергает как «теоретическое толкование» «чистого искусства», будто бы свободного, отвлеченного, служащего только идее красоты, так и «исторические ссылки» на определенные периоды, якобы подтверждающие мысль об отсутствии взаимосвязи между развитием искусства и общества. Ссылаются при этом па искусство второй четверти XIX в. (т. е. на искусство времен николаевской реакции), всестороннее развитие которого якобы противоречило суровым общественным условиям. Пыпин категорически отвергает эту мысль, показывая всю сложность положения литературы в тогдашних условиях.

Многие историки второй четверти XIX в. полагали, пишет Пыпин, что «развитие искусства не зависит от условий общественных и политических, как самое содержание искусства стоит выше этих случайных определений и вместе с тем независимо от каких-либо практических требований и применений к общественной жизни… Обилие художественного творчества только внешним образом совпадало с исторической эпохой, но не было ее порождением».