Тимур Радбиль - Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие

На уровне лингвокогнитивномэто будет базовая часть языковой картины мира этноса, так называемые ключевые идеи, или сквозные мотивы языковой картины мира. Покажем это на примере русского языка. Примеры реконструкции «ключевых идей» русской языковой картины мира представлены в уже цитированной книге под одноименным названием. Авторы выделяют восемь «ключевых идей».

1) Идея непредсказуемости мира (а вдруг, на всякий случай, если что, авось; собираюсь, постараюсь; угораздило; добираться; счастье).

2) Представление, что главное – это собраться: чтобы что-то сделать, необходимо мобилизовать свои внутренние ресурсы, а это трудно (собираться, заодно).

3) Представление о том, что для того чтобы человеку было хорошо внутри, ему необходимо большое пространство снаружи; однако если это пространство необжитое, то это тоже создает внутренний дискомфорт (удаль, воля, раздолье, размах, ширь, широта души, маяться, неприкаянный, добираться).

4) Внимание к нюансам человеческих отношений (общение, отношения, попрек, обида, родной, разлука, соскучиться).

5) Идея справедливости (справедливость, правда, обида).

6) Оппозиция «высокое – низкое» (быт – бытие, истина – правда, долг – обязанность, добро – благо, радость – удовольствие; счастье).

7) Идея, что хорошо, когда другие люди знают, что человек чувствует (искренний, хохотать, душа нараспашку).

8) Идея, что плохо, когда человек действует из соображений практической выгоды (расчетливый, мелочный, удаль, размах) [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005: 11].

Любопытно сравнить эти данные с кратким очерком китайской языковой картины мира в книге Тань Аошуан «Китайская картина мира» (2004). Если судить об отражении наивной картины мира в языковом сознании китайцев, можно создать следующий «китайский» портрет.

Китайцы антропоцентричны, но личность рассматривается не в отрыве от человеческого рода. Доминирующее положение человека по отношению к «десяти тысячам вещей», очевидно, отражает желание строго отграничить человека от остального мира. Только человек стоит, сидит, лежит. Все остальное существует либо само по себе, либо так, как человек его «поставил». Зато различным позам человека соответствуют различные номинации.

Историческая модель времени у китайцев повернута в другом направлении. Спереди находится пройденный путь предков, на который обращен взор китайца. Будущее, следовательно, лежит вне поля его зрения.

Китайцы рациональны в своем мышлении благодаря аморфности и дискретности знаковой системы в отношении как формы, так и звучания. Поэтому их семантическая система отличается высокой степенью прагматизма, выражающегося в избирательности маркировки. В условиях отсутствия словоизменения статичность или динамичность ипостаси явлений передается двумя формами отрицания, одна из них восходит к концепции существования (you / meiyou), другая – истинности (shi / bu shi).

Носитель китайского языка глубоко созерцателен по отношению к окружающему миру. Он умеет абстрагировать формы и упорядочивать их. Он может игнорировать противопоставления единственного и множественного.

В то же время все, что есть в мире, допускает для него числовое выражение. Он ясно ощущает аномальное. Он склонен слушать свой голос и не прислушиваться к многоголосию «десяти тысяч вещей». Но слух его обостренно воспринимает все шумы природы [Тань 2004: 48–49].

На уровне системы ценностейэто будет некий базовый набор ценностей и типов устойчивого отношения к миру, воспроизводимый в речевой практике этноса в течение длительного периода времени и сохраняющий свою значимость для носителей языкового менталитета. Эти специфические единицы принято в лингвокультурологии называть «культурными концептами», или «константами культуры», по Ю.С. Степанову.

В своем словаре «Константы: Словарь русской культуры» Ю.С. Степанов справедливо утверждает, что русская культура реально существует в той мере, в какой существуют значения русских (и древнерусских) слов, означающих культурные концепты». Это такие концепты, как «Вечность», «Закон», «Беззаконие», «Страх», «Любовь», «Вера» и т. п. Давно замечено, что количество их невелико, базовых – четыре-пять десятков, а между тем сама духовная культура всякого общества состоит в значительной степени в операциях с этими концептами. Слово константы в заголовке означает, что выбраны главным образом те из них, которые устойчивы и постоянны, т. е. являются константами культуры. «Константы» в этом смысле не значит «предвечные» – когда-то их не было, но с тех пор, как они появились, они есть всегда. «Константы» в этом смысле не значит также и «неизменные» – в них есть неизменная и переменная части. Поэтому важно отметить, что культурные концепты характеризуются системной организацией и имеют структуру.

На мотивационно-прагматическом уровнеэто будет система устойчивых жизненных установок и норм поведения, стоящих за выбором слова или выражения в речи, за употреблениями определенных грамматических форм и синтаксических конструкций. Это так называемые речевые стереотипы и формулы речевого этикета, вообще идиоматические способы выражения коммуникативно значимого содержания (иллокутивных целей) говорящего и др. в той степени, в которой они сохраняют в себе относительно не изменяющееся во времени прагматическое значение.

Так, Д.С. Лихачев в «Заметках о русском» (1984) отмечает, что многие основные черты русского национального характера, русской манеры вести себя и отношения к людям остаются неизменными на протяжении веков и сохраняются в определенных формах речевого поведения, которые фиксируются в фольклоре, в древнерусской и классической русской литературе, но также и в обыденной речи современных людей. В этом плане примечателен его сюжет об особой задушевной манере русских обращаться к незнакомым людям посредством терминов родства (дочка, сынок, бабушка и т. д.): «Когда хочешь вспомнить о человеке с ласкою, то мысль невольно кружится вокруг того, что у него были родные – может быть, дети, может быть, братья и сестры, жена, родители» [Лихачев 1987: 418– 494].

Все сказанное выше не следует понимать в том смысле, что языковой менталитет вообще не способен изменяться. Языковой менталитет как феномен этнического сознания подвержен изменениям в той же степени, в какой меняется любая форма сознания под влиянием разнообразных факторов. Здесь, однако, надо заметить, что менталитет относительно устойчив по отношению к влиянию непосредственных социальных или экономических изменений в жизни общества. Гораздо более чувствителен он к изменениям культурной среды, среды операционной деятельности нематериальных факторов – религиозных, идеологических, эстетических.