Тимур Радбиль - Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие

Ничего подобного нет в английском варианте. Там носитель языка может свободно заменить dear на nice или sweet, убрать little или old, сохранив при этом dear, и вообще построить любую другую похожую комбинацию смыслов, какую ему угодно. Это довольно рационалистическая модель словесного представления события, которая ничего общего не имеет с неизъяснимым ощущением добра и душевной теплоты, которым веет от русского высказывания. Нажмите три клавиши на рояле одну за другой (как в гамме). А потом нажмите их одновременно (как в аккорде). И то и другое – музыка. Но почувствуйте разницу!

Получается, что в каком-то важном для нас отношении этот перевод совершенно неточен. И точнее ему не стать, потому что именно эти смыслы именно в такой конфигурации и именно таким способом средства английского языка выразить не могут. Получается также, что в русском языке и в английском языке, условно говоря, – две разные старушки. Излагая это модным современным языком, можно сказать, что на одну «реальную» старушку приходится две «виртуальные» старушки, «реальная» старушка» как бы раздваивается на две «виртуальные» старушки.

Но не только лексика каждого языка по-своему «видит» событие. Немало в этом преуспела и грамматика. Вот две похожие русские фразы: Человек стоит в саду и Дом стоит в саду. Ну, стоят себе и стоят, что в этом такого? Для нас – ничего особенного. А вот английский язык «увидел», что человек и дом, оказывается, стоят по-разному (на это обратил внимание Р.А. Будагов в книге «Человек и его язык» [1974]). Так, человек стоит как бы временно и по собственной воле, потому что сам пришел и может уйти когда угодно, а дом стоит постоянно и не сам туда пришел: он стоит потому, что его поставили.

Если я просто констатирую этот факт с помощью формы английского времени Present / Past Indefinite (Simple) Tense, то это все равно: и The man standsin the garden и The house standsin the garden. Но уже в настоящем (прошедшем) продолженном времени Present / Past Continuous Tense, т. е. в значении актуального длительного действия, я смогу сказать только The man is standing in the garden 'Человек [здесь сейчас] стоит в саду' (а потом уйдет), но уже не могу сказать * The houseis standing in the garden 'Дом[здесь сейчас] стоит в саду', потому что дом здесь стоит постоянно. Английскому языку, с его известной тягой к определенности и точности, важно грамматически, т. е. облигаторно выразить это тонкое различие, которое нельзя передать по-русски.

А в праиндоевропейском языке на месте нашего стоять в этих случаях вообще бы использовались совершенно разные глаголы, и даже не однокоренные – ведь, вообще говоря, стоит 1 это физическое действие активного субъекта, а стоит 2 – скорее, пассивное состояние субъекта инактивного. Есть и такие языки, в которых именно поэтому для слов человек и дом здесь были бы выбраны разные падежи. И все это – весьма существенные различия в типе представления события в грамматике, весьма разные способы смотреть на мир, воплощенные в языке.

Почему же языки такие разные? Да потому, что они – как люди. Все мы смотрим на одно и то же, но видим при этом – разное. Потому что смотрим – с разных позиций. Эта способность языка смотреть на мир как бы «глазами человека» и называется антропоцентризм. Он-то и обусловливает существенные содержательные различия в лексических и грамматических системах разных языков.

Идея антропоцентрического подхода к языку в наиболее простом и сжатом виде формулируется Ю.Н. Карауловым в книге «Русский язык и языковая личность», где он пишет, что «нельзя постичь сам по себе язык, не выйдя за его пределы, не обратившись к его творцу, носителю, пользователю – к человеку».

Однако при этом надо иметь в виду, что антропоцентрический подход к изучению объекта вовсе не означает антропоцентрической организации самого объекта. Это в общем разные вещи. Так, например, известны разные концепции антропоцентрического подхода в современной физике (изучение основных физических констант Вселенной сквозь призму оценки параметров возможного существования человека в ней и др.), но это не означает, что физическая Вселенная устроена по образу и подобию человека. И наоборот, объект, по природе своей антропоцентричный (язык, культура, искусство и пр.), вполне может изучаться «объективистскими» методами, с изъятием из процедуры исследования «человеческого фактора», как это было, например, в структуралистской парадигме исследования языка и культуры.

В нашем случае мы исходим из вполне естественного предположения о том, что антропоцентрический подход в изучении языка важен не сам по себе: он органично вытекает из понимания антропоцентричной природы самого объекта нашего исследования. Об этом говорит и Ю.С. Степанов в предисловии к отечественному изданию трудов выдающегося французского лингвиста Э. Бенвениста: «язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка; в соответствии с ним язык и должен изучаться» [Бенвенист 1974: 15].

Эта исследовательская стратегия постулирует антропоцентризм прежде всего как само свойство изучаемого объекта. Возможно, одно из самых базовых, фундаментальных его свойств. Нам представляется, что в антропоцентризме как фундаментальном свойстве языка можно видеть две стороны, два аспекта.

I. Антропоцентризм «объективный».Все свойства и категории языка выводятся из свойств и категорий его носителя – человека. Сам язык «подверстан» под человека и определяется особенностями человеческой деятельности в мире. Язык есть главный атрибут человека как вида homo sapiens. Это, условно говоря, объективный антропоцентризм языка.

В этом смысле язык выступает как важнейший канал взаимодействия человека с внешним миром, неизбежно обусловливая специфику этого взаимодействия, будучи средством «членения мира» и организации его восприятия человеком, средством не только выражения, но и формирования мысли о мире. При этом мир отражен в языке не объективно, а антропологически окрашенным. С помощью языка человек объективирует свое сознание и управляет своим поведением.

Е.В. Рахилина, обобщая уже солидную историю становления и развития идей современной зарубежной когнитивной семантики, выделяет ее главное исходное положение, в котором сходятся практически все исследователи. Действительность «проецируется» в семантику естественного языка, и полученная языковая картина («projected world», по Р. Джэкендорфу) отличается от мира действительности.

Это объясняется, во-первых, специфическими особенностями человеческого организма (например, человек видит свет и цвет, и поэтому они есть в языковой картине мира, – но не видит рентгеновских лучей, и они в ней не отражены). Во-вторых, как известно, одну и ту же ситуацию носитель языка может описывать по-разному. Исходный набор параметров ситуации (или соответствующих им семантических признаков) при этом остается одним тем же, но какие-то из них акцентируются, а какие-то – затушевываются.