А. Колмогорова - Аргументация в речевой повседневности

Позднее понятие потенциального текста культуры было использовано В.Н. Романовым (Романов 2003). Автор следующим образом определяет его сущность: «Можно ожидать, что в разных сообществах область принципиально возможных автопредикаций будет иметь свои конкретные очертания, и, кроме того, в ней всегда, в каждом отдельном случае должна бы иметься некоторая наиболее устойчивая и чаще всего актуализируемая смысловая зона, обеспечивающая то самое относительное единство сообщества, которое только и делает возможным появление в нем конфликтующих точек зрения, подходов, мнений, суждений, оценок и т.п. В более строгом и артикулированном виде (…) ее можно было бы представить в виде потенциального текста, в котором все понятия благодаря присущим им семантическим связям изначально «ожидают» и «предполагают» друг друга с разной степенью вероятности. Актуализация одного из них затрагивает в пределе всю систему отношений, обусловливая с разной интенсивностью возможность совершения тех или иных мыслительных ходов, а тем самым и внутреннюю логику развертывания повествования – выбор и сцепление тем, понятий, образов и т.п. Важно при этом подчеркнуть, что потенциальный текст как система более или менее устойчивых «ожиданий» уже содержит в себе все в принципе возможные, но никогда в полной мере не реализуемые высказывания культуры (курсив наш. – А. К) (Романов 2003: 46–47).

Д.Б. Гудков, связывая понятия потенциального текста культуры и национального культурного пространства, отмечает, что именно прямо не выраженные, имплицитные потенции семантики языковых единиц позволяют создавать вполне реальные тексты (курсив наш – А.К.), в которых эти единицы могут подвергаться весьма своеобразному переосмыслению, но оно принимается национальной культурой, так как соответствует потенциальному тексту, «вписывается в него» (Гудков 2007: 27).

Так, в следующем употреблении (пр. 28) мы можем наблюдать определенного рода конфликт между потенциальным текстом, ассоциируемым языковой единицей дачник и наблюдаемой реальностью: слово дачник в языковом сознании русских начала – середины XX в. регулярно актуализировало тексты, одними из устойчивых элементов которых были пить чай (морс) и белые брюки. В анализируемой языковой шутке суть как раз состоит в том, что сначала словом дачник актуализируется потенциальный текст, наилучшим образом вписывающийся в представления данного лингвокультурного сообщества, а затем делаются некоторые замечания, якобы уточняющего характера, которые, на самом деле, противоречат потенциальному тексту: дачник в белых, но совершенно голубых брюках:

(28) У палатки пьет морс дачник в белых, но совершенно голубыхбрюках. Сам он их, что ли подсинивал? [И. Ильф. Записные книжки. Цит по: Санников 1999: 238].

В следующем примере (пр. 29) мы можем наблюдать столкновение двух потенциальных текстов: с одной стороны, слово расисты типично актуализирует такой семантический ряд, как не допускать, подвергать дискриминации, чернокожие; с другой стороны, одним из типов текстов, устойчиво актуализируемых сочетанием черные мысли, является текст, содержащий элементы бороться с, не допускать. Совпадение нескольких элементов потенциальных текстов позволяет смешать эти тексты и получить некий юмористический эффект:

(29) Расисты не допускают черных мыслей [С. Лец].

Коммуникация, несомненно, является социальным процессом, поскольку обязательной составляющей является взаимодействие собеседников. Так, Е.Ф. Тарасов отмечает, что «речевые действия совершаются в структуре специфической деятельности – в структуре социального взаимодействия» (Тарасов 1975: 144), при этом, как подчеркивает А.А. Леонтьев, следует иметь в виду не просто взаимодействие людей в обществе, но – людей как членов общества (Леонтьев 1972: 20), и, добавим от себя, людей как членов определенного национально-лингвокультурного сообщества. Из этого следует, что, общаясь, люди осуществляют ориентирующее поведение, отталкиваясь от некоторых общих для всех членов сообщества моделей поведения в маркированных, а, значит, адаптивно важных для данного сообщества ситуациях. Именно такие модели поведения, релевантные для всех членов сообщества, позволяют отличать своих от чужих и обусловливают специфику национальных характеров (Гачев 1999; Карамзин 1983; Муравьев 1980; Эренбург 1959). Обсуждаемый феномен близок тому, что Л.Н. Гумилев определил как стереотип поведения, – изменяющийся по ходу времени набор навыков поведения членов этнической системы, передаваемый путем сигнальной наследственности, т.е. через передачу навыков потомству посредством условного рефлекса подражания (речевая практика – одна из форм реализации данного рефлекса. – А.К. ) (Мичурин 1993). О принципиальном характере культурных моделей, обусловливающих характер поведения человека в мире, для самоидентификации этноса пишет С.В. Лурье (Лурье 1997). Эти модели, по мнению исследователя, направлены на сохранение этноса и представляют собой всегда неосознаваемый и устойчивый пласт психики. Отметим, что определенный аспект таких моделей в лингвистических исследованиях блестяще представлен в работах А. Вежбицкой по проблемам культурных сценариев (Вежбицкая 1999).

Так, в ходе проведенного нами сопоставительного исследования дискурсивных смыслов, реализуемых прилагательными-обозначениями светлого и темного в современных русском и французском сообществах, мы обнаружили, что хотя в обоих сообществах темная вещь, элемент одежды, меблировки интерпретируется приблизительно одинаково с использованием в качестве базиса представления о пространственной локализации такого объекта (см. о доминантности сенсомоторного опыта для всех других видов восприятия и для концептуализации действительности в целом (Ананьев 2001; Мерло-Понти 1999; Сеченов 1947; Neisser 1976)) – «материальный объект/вещь, такой, как если бы он был объектом, плохо доступным для света, так как находился бы в почти закрытом пространстве внизу», – исходные модели поведения, применимые к такому объекту, а точнее, к субъекту, его владельцу, принятые в рамках русского и французского сообществ, существенно отличаются. В русском национально-лингвокультурном сообществе релевантна следующая модель отношения к владельцу таких объектов: «такой объект – обычный и неценный, а его обладатель либо занимает низкое социальное положение, либо по каким-то причинам не хочет выделяться, и это хорошо (в случае соположения такой вещи со светлой), то, что произойдет (происходит) с ее обладателем – важно».