Александр Хроленко - Введение в лингвофольклористику: учебное пособие

Не плачь, девка, не плачь, красна, Не рони слёз понапрасну: Слёзы ранишь, лице мочишь, Назад дружка не воротишь (Кир. № 1295/19/).

Следствие «остуды» – утрата красоты и её атрибутов – белил и румян:

Белилички и румянчики – это не только косметические краски, но и естественный цвет лица, теряемый горюющей героиней песни:

Попутно заметим, что былинный эпос лаконичнее лирики в описании эмоций. Лицо как показатель эмоциональных переживаний упоминается редко: смениться в лице, спасть с лица, пристыдить лицо, стыдить лицо (студ /стыд, студа, стыдоба/ 'застывание крови от унизительного, скорбного чувства' [Даль: 4: 347]). Чаще (8 словоупотреблений) встретим формулу скорбить лицо (скорбить 'плача, обливаясь слезами, придавать скорбное выражение (лицу)' [СРНГ: 38: 84]).

Итак, русское лицо в народной лирике кардинально отличается от лица в песенном фольклоре немцев и англичан.

Разрабатывая основы кросскультурной лингвофольклористики на материале таких тематических групп, как «небо», «человек телесный», «художественная и религиозная культура», мы в полной мере ощутили те трудности, которые ожидают тех, кто попытается представить эмоциональный опыт этноса в текстах традиционной культуры.

Концептосфера «человек эмоциональный» вербализуется с помощью дескрипторов, т. е. слов и словосочетаний, описывающих эмоции. Ядро дескрипторов составляют имена эмоций – эмономы. Этот термин нам впервые встретился в статье «Эмоциональный опыт в контексте разных культур» [Багдасарова 2005: 108–109]. Полагаем, что более удачным, соответствующим системе онимов, был бы термин эмоним (ср. омоним, синоним, фитоним, зооним, эстематоним и др.), которым мы и намерены пользоваться.

Замечено, что нет ни одного переживания, которое доступно для одного этноса и недоступно для другого, поскольку эмоции универсальны, а вот словарь эмотивной лексики, вербализующей эмоциональный опыт, в разных языках различен. Это различие обусловлено национальным характером и культурой.

«У русских описание страха сопряжено с упоминанием слёз и пота, а англичане предпочитают употреблять слова, связанные с активным состоянием организма. И прямо противоположная картина наблюдается для гнева: активность у русских и слёзы у англичан» [Багдасарова 2005: 109].

Если в описании таких кластеров фольклорных лексиконов, как «небо», «религиозная культура», «человек телесный» и др., лингвофольклористы особых трудностей в определении границ кластеров и семантизации содержащихся в них лексем не встретили, то в случае с кластером «человек эмоциональный» такие трудности очевидны. Покажем это на примере гнева – эмоции, казалось бы, достаточно определённой.

Психологи свидетельствуют: гнев как эмоциональная реакция реализует адаптивную функцию, позволяющую индивиду преодолевать возникшие препятствия: придаёт новые силы, мобилизует организм, позволяет добиться намеченной цели. У гнева чёткая физиологическая основа: брови опущены и сведены, между бровями появляются вертикальные складки, веки напряжены, глаза выпячиваются, оставаясь неподвижными, ноздри расширены, рот перекошен.

Обратимся к русским и английским народным песням и констатируем, что в текстах эмоция гнева весьма эпизодична. В собрании Киреевского обнаружим всего три примера с формулой гнев держать: Мне подружку взять, будешь гнев держать (Кир., № 1340). В собрании Соболевского (т. 3) эта формула отмечена четырежды. В ряде примеров формула развивается глагольной формой: Мне подружку взять, будешь гнев держать, Будешь гневиться (Соб-3, № 357).

В русской народной лирике эмоция гнева воспринимается как нежелательная: Уж я, млада, не слушала, Игры своей не портила, Подруженек не гневила (Соб, 2, № 631); Нейду домой, не слушаюсь, Игру с гульбою не кидаю, Подруженек не гневаю (Соб, 2, № 629). Для персонажей русских народных песен характерно обращение с просьбой не проявлять гнев. Эмоция упоминается как бы превентивно: Не гневайся, радость, на меня, Что я не был вечер у тебя (Кир. № 1383); Не прогневайся, мой милый, – Не уборна к тебе вышла (Соб, 4, № 554); Свекрушка батюшка, Не гневайся на меня, Что ягода зелена… (Соб, 2, № 587).

В английских песнях эмоция гнева упоминается столь же редко. Мы фиксируем всего три словоупотребления соответствующего существительного anger.

Фиксируем пять словоупотреблений однокоренного прилагательного angry 'сердитый'. Обращаем внимание на то, что в английских песнях источник гнева – отец, иногда – родители. В русских песнях субъекты гнева – герой, героиня, подруги.

Сравнивая употребление лексем гнев, гневный, гневаться, гневиться//anger, angry, мы сталкиваемся с тем, что сопоставление может быть неполным, поскольку каждое основное наименование эмоции входит в состав квазисинонимических или ассоциативных рядов. Русское слово гнев в словарях синонимов сопровождается словами бешенство, запальчивость, сердце, ярость и др. Английская лексема anger связана с существительными rage 'гнев, ярость, неистовство', fury 'неистовство, бешенство, ярость', fren неистовство, бешенство' и др.

Возникает вопрос, как в этом случае вести адекватное сопоставление эмонимов. Рассматривать их как самостоятельные концепты или считать именами этапов переживаемого гнева: презрение > раздражение > злость > гнев) [Барабанщиков, Носуленко 2004: 359].

Описание осложняется наличием диалектных и окказиональных слов, как в онежской былине: А ты в торопях есть в озарности Убил бы тя старушку не за что-то я (Гильф. 1, № 54, 223). В озарности от озаряться 'приходить в ярость, разъяриться' [СРНГ: 23: 85].

Полагаем, что полноценное описание эмоционального опыта этноса возможно только в том случае, если будет привлечён большой корпус фольклорных текстов двух и более народов и концептографическому описанию подвергнется вся совокупность элементов с целью установления концептуальной, репертуарной и квантитативной асимметрии как результата асимметрии культурной. Объяснение последней является предметом кросскультурной лингвофольклористики.