Леонид Карасев - Гоголь в тексте

Начало «Сорочинской ярмарки»: «…полдень “ блещет в тишине и зное”, жаворонок поет свои “ серебряные песни”, “… ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев (…) прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются…”, “… золотые снопы хлеба станом располагаются в поле…”».

Собственно, начало большинства главок, составляющих эту повесть, обладает похожими свойствами, то есть в большей или меньшей степени повторяет исходную ситуацию, давая картину блеска, сияния, пестроты или яркости. Особенно выразительно в этом отношении начало пятой главы: «…угасающий день пленительно и ярко румянился. Ослепительно блистали верхи белых шатров и яток, осененные каким-то едва приметным огненно-розовым светом. Стекла наваленных кучами оконниц горели ; зеленые фляжки и чарки на столах у шинкарок превратились в огненные ; горы дынь, арбузов и тыкв казались вылитыми из золота и темной меди ».

В начале глав повести «Майская ночь, или утопленница» – та же картина блеска и сияния (серебро, месяц и пр.): «…парубки и девушки шумно собирались в кружок, в блеске чистого вечера…»

В начале второй главы – знаменитое описание украинской ночи: « Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц (…) Земля вся в серебряном свете (…) А на душе и необъятно, и чудно , и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине». Спит село, « блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие их стены».

Далее в началах глав: в третьей – «при свете месяца блестело лицо», в четвертой – «хата светилась », в последней, шестой, снова упомянут месяц. Особенно сверкает и блестит начало пятой главы. Месяц, серебро, лес, обсыпанный « серебряною пылью (…) Ночь… еще блистательнее (…) сияние примешивалось к блеску месяца (…) Серебряный туман…». Дом в отражении пруда: «… глядели веселые стеклянные окна и двери. Сквозь чистые стекла мелькала позолота (…) приветливая головка с блестящими очами , тихо светившимися …» и т. д.

Начало «Ночи перед Рождеством»: «Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру…». Далее в начале многих главок или разделов та же картина блеска и сияния. Чуб, сидящий хате дивится на ночь: « Светло; снег блещет при месяце . Все было видно , как днем». Украденный чертом месяц вернулся на небо: « Все осветилось . Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами . (…) Чудно блещет месяц !».

Начало одиннадцатого раздела. Кузнец Вакула пролетает «под самым месяцем », в воздухе, окутанном « серебряным туманом». А потом « заблестел перед ними Петербург весь в огне . (Тогда была по какому-то случаю иллюминация. )». И в этой же главе большой эпизод с козаками, приехавшими к императрице. В самом начале первое впечатление Вакулы: «Боже ты мой, какой свет ! – думал про себя кузнец, – у нас днем не бывает так светло ». В начале последнего раздела – архиерей, хвалящий красиво «размалеванную» хату. Иначе говоря, в очень многих зачинах текстов или их частей одна и та же тематика: золото, серебро, белое, красное, яркость, блеск, пестрота, зрение, удивление – чудо являющегося человеческому глазу многоцветного мира.

«Страшная месть». В начале первой главы явлены гости, которые дивились « белому лицу пани Катерины (…) нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами…». В начале второй – картина ночного Днепра («Тихо светит всему миру. То месяц показался из-за горы. Будто дамасскою (то есть блистающей. – Л. К. ) дорогою и белою, как снег , кисею покрыл он гористый берег Днепра…»). В начале главы третьей описана светлица, где на полках стоят «кубки серебряные , и чарки, оправленные в золото …». В начале четвертой совсем коротко: « Блеснул день…». В начале шестой главы Гоголь рассказывает о колдуне, о том, как «над Днепром горит бесовской его замок, и алые, как кровь , волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен».

В начале десятой главы – знаменитое гоголевское: « Чуден Днепр при тихой погоде (…) Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится , будто весь вылит он из стекла , и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод, и прибрежным лесам ярко отсветиться в водах». И тот же свето-зрительный код в начале описания ночи на Днепре: « Чуден Днепр и при теплой летней ночи (…) Бог один величаво озирает все небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре». Далее, в зачинах оставшихся глав, упоминаются Карпатские горы с белой верхушкой, которая « блестит и искрится на солнце » (гл. двенадцатая), глаза, которые « горят, как огонь » (гл. тринадцатая), «чудо» Лимана (гл. четырнадцатая), огонь «лампады» (гл. пятнадцатая).

В начале «Вия» дана яркая и пестрая картина утреннего шествия киевских школяров. В этой повести нет четко отделенных друг от друга глав, однако начала и концы целостных эпизодов обозначены вполне отчетливо. Начало эпизода с ведьмой: Хома « заметил , что глаза ее сверкнули каким-то необыкновенным блеском (…) Он вскочил на ноги, с намерением бежать, но старуха стала в дверях и вперила на него сверкающие глаза и снова начала подходить к нему».

Далее – эпизод, где рассказывается о полете Хомы на ведьме. В его начале « месячный серп », который «светлел на небе» и «полночное сияние ».

Начало эпизода, где Хома в первый раз видит мертвую панночку: «Она лежала, как живая. Чело прекрасное , нежное, как снег, как серебро , казалось, мыслило; брови – ночь среди солнечного дня …».

Начало первой ночи в церкви: « Свечи теплились пред темными образами. Свет от них освещал только иконостас и слегка середину церкви». Резьба иконостаса, «покрытая золотом , еще блестела одними только искрами. Позолота в одних местах опала». Затем Хома зажигает десятки свечей и походит к гробу панночки: «Такая страшная, сверкающая красота !». Та же картина и в начале третьей ночи в церкви: «… свечи трепетали и обливали светом всю церковь».