Леонид Карасев - Гоголь в тексте

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» начинается со знаменитой бекеши Ивана Ивановича: «Описать нельзя: бархат! серебро! огонь !». В начале второй главы вместе с вещами, которые выносит на просушку соседка, являются цвета – синий, зеленый, медный, золотой, красный , а затем и злосчастное ружье. В начале четвертой главы упомянуты «подсолнечник», красный мак и лужа, красоте которой дивятся обступившие дома, а в начале пятой – « красный обшлаг городничего».

В «Петербургских повестях» материал совсем другой, однако гоголевское отношение к зачину текста все то же. Начало повести «Невский проспект»: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для нее он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!».

В начале повести «Нос», когда цирюльник думает о возможном наказании за отрезанный нос, прежде упоминается цвета полицейского: «Уже мерещился ему алый воротник, красиво вышитый серебром , шпага…» (вторая и третья главы начинаются с упоминаний о зеркалах ).

Повесть «Портрет» открывается описанием «картинной лавочки», которая представляла собой «разнородное собрание диковинок». Иначе говоря, перед нами праздник зрения, пестрота и завлекательность, поскольку картины как раз и предназначены для рассматривания и любования. Перечисляются и цвета: зеленый, желтый, белый и красный. Вообще же описание лавочки довольно обширно и занимает несколько страниц.

В начале «Коляски» Гоголь пишет о неприглядном виде городка. Однако поскольку сама история начинается именно с появления полка, то картину пестрого города («улицы запестрели, оживились») можно рассматривать как действительное начало повествования. Ситуация, очень часто встречающаяся в гоголевских текстах: сначала предуведомление или предыстория, а затем – собственно история (нечто подобное – окончание истории, затем послесловие – обнаруживается и в гоголевских финалах, о чем также пойдет речь, когда мы до этих финалов доберемся).

Из повестей остались «Записки сумасшедшего» и «Рим». Первое сочинение стоит особняком среди всех остальных текстов, что сказалось и на его зачине, что же касается «Рима», то здесь все на своих местах, включая и интересующее нас начало: «Попробуйте взглянуть на молнию , когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым потоком блеска ». И далее – другие привлекающие глаз подробности внешности Аннунциаты: « сияющий снег» лица, « чудесные волосы», « сверкающая » шея, «невиданные» в соображении красоты своей плечи и – любимое гоголевское слово – «чудо». Портрет девушки сменяется картиной праздничного дня, где снова в типичном для Гоголя духе перечисляются краски и цвета, в том числе и «золото», «серебро», «алмаз» – словом, «чудный праздник», который летит «навстречу всем».

Наконец, «Мертвые души». Сочинение довольно большое и требовало бы отдельного рассмотрения, поэтому есть смысл просто перечислять или совсем коротко цитировать главные из интересующих нас примет начала, нежели воспроизводить их целиком или в большей их части. К тому же сразу нужно сказать, что в «Мертвых душах» применительно к отдельным главам вопрос о «начале» всякий раз нужно решать заново, поскольку многочисленные авторские вступления и отступления отодвигают фактическое начало действия с того места, где оно должно было бы находиться при их отсутствии.

В начале первой главы поэмы дается портрет незнакомца с перечислением соответствующих гоголевскому началу цветов: «белые панталоны», булавка с «бронзовым (т. е. блестящим. – Л. К. ) пистолетом. Далее, когда экипаж уже находится на дворе, появляются упоминания о красных кирпичах, желтой краске и самоваре из «красной меди».

Внутри первой главы выделяется сцена посещения Чичиковым губернаторского дома, которая начинается с зеркала и фрака « брусничного цвета с искрой ». Затем идет начало эпизода с посещением губернаторского дома: «… блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом »; все это сравнивается с колкой сахара (« белый сияющий рафинад», который разлетается на « сверкающие обломки»).

В начале второй главы дается картина утренних приготовлений Павла Ивановича. Золота и серебра здесь нет, зато блеск и искры присутствуют: «… проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкой (…) выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой (…) он сошел с лестницы…».

Начало эпизода с Коробочкой также отмечено световыми эффектами. Чичикова встречает старуха с « фонарем в руке». Видна половина дома, которая «была озарена светом , исходившим из окон; видна была еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет » [35]. Гоголь вообще любит сочетать темноту с блеском: примеры тому мы видели в описаниях украинской ночи.

Начало следующего эпизода (пробуждение Чичикова в доме Коробочки) опять-таки построено все в том же свето-зрительном ключе: «Проснулся на другой день он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему в глаза ». Затем следует описание того, как Чичиков рассматривает комнату, подходит к зеркалу и наконец, оказавшись у окна, оглядывает «бывшие перед ним виды».

В начале четвертой главы упомянуты подсвечники, « узорчатые карнизы», которые « резко и живо пестрили » темные стены, и « вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках».

Далее. Дорожный эпизод в начале пятой главы, где Чичиков сталкивается с хорошенькой молодой незнакомкой. Девушка была с « золотистыми волосами», овал лица ее «круглился, как свеженькое яичко и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною , когда свежее, только что снесенное оно держится против света в смуглых руках испытующей его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца ».

Начало главы шестой. Поездка к Плюшкину. Гоголь начинает с воспоминаний юности и детства, когда взгляд его был особенно жаден и схватывал все – будь то «купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег , новою церковью» или рынок, то есть то место, где все пестрит разными цветами. Глава седьмая. Сначала идет обычное для Гоголя авторское вступление или отступление, где в первом же предложении упоминаются несущиеся «навстречу огоньки», а затем начинается само действие с соответствующими для его начала приметами: «Чичиков проснулся (…) и вспомнил с просиявшим лицом, что у него теперь без малого четыреста душ».