Анна Разувалова - Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов

…когда культура находилась в состоянии жесточайшего потрясения (после Октябрьской революции 1917 года. – А.Р .), когда выдающиеся представители этой культуры, будучи выразителями этой народной культуры высоких образцов, не поняли все-таки многое из того, что происходило в стране, и покинули ее пределы, когда в результате, действительно, очень серьезного исторического сдвига культура потерпела просто даже очень серьезный и материальный урон – в этот момент в образовавшееся пространство вошли в качестве активно действующих сил представители левых авангардных течений… [668]

Как уже говорилось, модификация культурного канона традиционалистами была теоретически фундирована, правда, не столько формулированием новых аналитических принципов, сколько критикой подхода оппонентов. Наибольшую подозрительность и соответственно шквал критических замечаний вызывала, в частности, операция «интерпретации». В глазах интеллектуалов национально-консервативного толка это «крайне сомнительное» [669]искусство было ни чем иным, как продуктом «международного авангардизма» и антиподом традиции [670]. Порожденная современной культурой, интерпретация казалась выражением ее субъективизма, шаткости иерархических принципов и проницаемости границ, произвола сосредоточенной лишь на себе самой нарциссической индивидуальности творца. В созданных авангардистами и их последователями полемических интерпретациях классики Палиевский и Кожинов, Лобанов и Селезнев усматривали не только свидетельство паразитирования на традиции («…Мейерхольд не нужен Булгакову, зато Булгаков очень нужен Мейерхольду» [671]), но нечто более серьезное – намерение разрушить мировоззренческие основания национальной культуры. Шквал «ревизионистских» прочтений классики (в литературоведении, театре, кинематографе), по их мнению, был свидетельством активизации идейного противника и приравнивался к идеологической диверсии. Отсюда миссия традиционалистов – оборонять классическое наследие от новоявленных «интерпретаторов» [672]. Для этого, утверждал в ходе дискуссии «Классика и мы» Селезнев, неприемлемым интерпретативным схемам нужно противопоставить иные, адекватно трактующие классическое наследие:

Можно ли и нужно ли интерпретировать сегодня классику? Безусловно, и можно, и нужно, и даже необходимо. <���…> для того, чтобы мы сегодня забыли об этих временах («авангардистского погрома классики». – А.Р .), нужны были другие интерпретации и нужен был не мир с этими интерпретациями, а война, и война не на жизнь, а на смерть [673].

Если восстанавливать логику Селезнева, верная интерпретация возникает, когда в процессе анализа код интерпретатора совпадает с кодом автора интерпретируемого текста. В подобных ситуациях понятие «интерпретация» освобождается от унаследованных от авангардизма негативных родовых черт. Однако, замечает А. Компаньон, такой подход, по сути, снимает вопрос об интерпретации, ибо он тавтологичен: если мы знаем или можем узнать, что хотел сказать автор, если смысл текста приблизительно равен авторской интенции, то незачем и истолковывать текст [674]. Тем не менее, именно устранение авторской интенции приверженцами «интерпретации» более всего возмущало интеллектуалов-традиционалистов [675]. Они полагали, что в подобных случаях происходит недопустимая подмена, и авторская интенция замещается какой-либо иной – интенцией читателя, интерпретатора, что ставит под вопрос сложившиеся, образующие «традицию», схемы рецепции классических текстов.

Установив на какое-то время контроль над издательской политикой серии «Жизнь замечательных людей», национал-консерваторам удалось ознакомить читательскую аудиторию с восстанавливающими «истинное значение классики» интерпретациями. В серии «ЖЗЛ» на рубеже 1970 – 1980-х годов вышли работы Юрия Лощица об И.А. Гончарове, М. Лобанова об А.Н. Островском, Ю. Селезнева о Ф.М. Достоевском [676]. В этих книгах со всей очевидностью просматривалась единая идеологическая ориентированность авторов, та самая «тенденция», возникновение которой насторожило партийно-бюрократические структуры. Новые романизированные биографии русских классиков были нацелены на ретроспективную легитимацию национально-консервативной традиции и притязаний ее сторонников: в широкий обиход, учитывая массовый характер издания, вводился ряд знаковых для русских консерваторов имен (например, Михаил Погодин, Аполлон Григорьев и др.), ставился под сомнение авторитет революционеров-демократов [677], скомпрометировавших себя политическим радикализмом, читатели приобщались к консервативному видению основных идеологических коллизий XIX века, главными выразителями национальной идентичности становились исторические персонажи с государственно-патриотическими настроениями, абсолютизировался «антибуржуазный» и «антилиберальный» настрой русской классики и, наконец, консервативный опыт применялся к оценке современных процессов. Официальные идеологические инстанции небезосновательно усмотрели в книгах Селезнева, Лобанова, Лощица нарушение интерпретативных схем, основанных на суждениях предтеч марксистско-ленинской эстетики – Белинского и Добролюбова, и отреагировали официальным разбирательством [678].

Реинтерпретированная национал-консерваторами русская классика, в которой всячески акцентировалась «антибуржуазная» (читай – антимодернистская) доминанта, нуждалась в наследниках – настороженность по отношению к социальным и культурным инновациям, фрустрацию переменами необходимо было интегрировать в «созданную для себя традицию» [679]и тем самым узаконить. Для выстраивания дискурса преемственности между русской классической литературой и «деревенской прозой» образ наследников следовало дописать в нужном идеологическом ключе: акцентировать их причастность национальной культуре, близость к «истокам» и «народу», традиционализм и антимодернизм. Проза «деревенщиков» и репрезентируемое ими представление о писателе – «совести нации», отвечающем на острые духовные запросы общества, интерпретировались национально-консервативной критикой как доказательство «животворности» традиции и обоснование первенства тех, кто ее чтит. «Деревенщики» же, вступая в отношения риторического взаимообмена, в критических и публицистических статьях интеллектуалов национально-консервативного толка находили формулы самоопознания, которые, впрочем, не торопились принимать на веру. Ниже рассматриваются структурные дихотомии, характерные для «неопочвеннического» дискурса о классике и современности. Они вычленены на материале критико-публицистических статей, эссеистики и эпистолярия представителей данного направления – писателей, литературоведов, критиков. «Деревенщики», таким образом, оказываются и трансляторами этого дискурса, и культурным «материалом» для его формирования.