Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Теперь рассмотрим семантику словесной пары: хозяин – хозяйка, то есть муж и жена. Можно ли утверждать, что жена является собственностью своего мужа? Что он является ее хозяином? Мир простонародной русской культуры в этом никогда не сомневался. Однако в мире современной западной цивилизации, к коему мы принадлежим, подобный взгляд на брак выглядит дикостью и анахронизмом. С юридической точки зрения человек вообще не может быть ничьей собственностью. В истории демократических движений в России и Европе огромную роль сыграла борьба за освобождение женщины от домашнего рабства. Но юридический подход с точки зрения прав человека неуместен, когда мы имеем дело с внутренним идеальным пространством любви и свободы, в котором пребывают любящие друг друга супруги, соединенные общей любовью к своим детям. И здесь логика другая. Рассмотрим идеальную модель брака, которую, как нам кажется, имел в виду Пушкин, моделируя ее во множестве сюжетов своих произведений. Любовь, которая должна соединять людей в идеальном браке, состоит в сознательном отдании себя другому, в преодолении собственного эгоизма. Собственностью человек быть не может, потому что он не вещь. У него есть бессмертная душа. Владение супругом в браке возможно, только отдавшись ему до конца. Имеющий опыт любви знает, что тот, кого он любит, полностью владеет его душой, всеми его помыслами и всей его жизнью. В этом смысле любящий муж, безусловно, является хозяином своей жены, а она, естественно, владеет им, своим мужем, с его полного добровольного согласия как хозяйка.

Теперь вглядимся в грамматику выражения «хозяйка его». Здесь обнаруживается некая двусмысленность, так как местоимение «его» одновременно может быть понято и как личное и как притяжательное. Поэтому у местоимения «его» в данном контексте будет три значения, по числу вопросов: хозяйка кого? Хозяйка чего? Хозяйка чья? Ответим на эти вопросы. 1. Супруга станционного смотрителя является хозяйкой Самсона Вырина, то есть полностью им владеет как своей собственностью. 2. Супруга станционного смотрителя управляет его домом и его хозяйством, то есть является домохозяйкой, работницей в доме Самсона Вырина. 3. Супруга Самсона Вырина полностью принадлежит своему хозяину супругу. В итоге мы получили тождество: жена Самсона Вырина – его хозяйка и его собственность, работница в его доме и хозяйка этого дома. Так и должно быть, если брак счастливый, но в земной грешной жизни так далеко не всегда бывает, чтобы жена была и работницей в доме, и хозяйкой дома, и оставалась хозяйкой души мужа даже после своей кончины. Ведь положили его «подле покойной хозяйки его». Смерть ничего не изменила в их соотнесенности друг с другом. И после смерти она остается хозяйкой его, когда уже ни о каком хозяйственном труде не может быть и речи.

Таким образом, на редкость простое и лаконичное, кажущееся бытовым слово, произнесенное пивоваровой женой, по своему содержанию весьма непросто. Это поминальное слово, принадлежащее простонародной культуре, и в нем в свернутом виде оказывается сформулирован и главный итог жизни усопшего, и оно же означает, что по отношению к одинокому старику исполнен последний долг миром, общиной, соседями, которые позаботились о его вечном «доме». Это итог хотя и несчастной жизни (ведь он «спился»), но, в сущности, прожитой, в народной оценке, правильно. Вот, пожалуй, что можно сказать о смотрителе как счастливом супруге и хозяине своего Дома.

На уровне сюжета в повести «Станционный смотритель» противостояние идеи Дома идее Дороги выражено в противоборстве Самсона Вырина гусару Минскому. В дом смотрителя беду приносит появление на станции гусара. Едущий в Петербург богатый офицер меньше всего расположен наслаждаться видом семейной идиллии, царящей в доме смотрителя. Гусар видит красавицу, он смел, решителен, влюблен, готов совершать подвиги, то есть побеждать. И отец Дуни для него – это лишь препятствие, которое необходимо преодолеть. На войне все средства хороши, обман старика – это только военная хитрость.

Гусар – это апологет романтической и авантюристической идеи Дороги и полная противоположность отцу – апологету патриархальной идеи Дома. Дорога предполагает приключение, сулит неизведанное, обещает новые возможности, так как человек Дороги ощущает себя свободным от своего прошлого, творящим свою жизнь прямо здесь и сейчас. Дорога – это испытание и вызов состоятельности личности, ее способности жить собственными ресурсами, опираясь только на свои внутренние качества: ум, смекалку, храбрость, решительность, предприимчивость и т. д.

Чтобы спасти дочь, пешком пройдет до Петербурга отец. Будучи начальником станции, он, тем не менее, не имеет средств на оплату Дороги. Также, в отличие от дверей дома смотрителя, двери Демутова трактира – временного пристанища Минского в столице – закрыты и охраняемы. Тем не менее, станционный смотритель знает «магическое» слово, которое откроет ему доступ к похитителю Дуни. Он просит денщика передать барину, что «старый солдат его спрашивает». Минский выйдет со словами: «Что, брат, тебе нужно?»Обращение молодого богатого блестящего офицера к незнакомому «старому солдату» со словом «брат» – есть речевой жест, приглашающий войти в круг того идеального пространства, где сословное неравенство несущественно, где иерархия чинов отменена, а человек человеку только брат. В то, что «братское» взаимопонимание возможно, верил Самсон Вырин, представившись «старым солдатом», более того, только на это он и надеялся, взывая к состраданию и моля о божеской милости.

В следующее за тем мгновение произойдет узнавание в «брате» обманутого старика отца, и Минский уничтожит это идеальное пространство «братства», во-первых, тем, что о Дуне будет сказано «она уже отвыкла от прежнего своего состояния», т. е. будет обозначена граница, безусловно отделяющая мир Минского от мира смотрителя, во-вторых, тем, что отцу в ответ на его мольбу о «божеской милости»буквально подадут милостыню в виде мятых бумажек.

Образ Минского противоречив: он несомненный виновник всех несчастий старика смотрителя, ибо он – гость, который обманул доверчивого хозяина, он оскорбил и унизил отца, вытолкав его из своего дома и своей жизни как навязчивого попрошайку. Однако, дочитав повесть до конца, мы должны вспомнить, что «честное слово», данное «брату», «старому солдату» ( «Она будет счастлива, даю тебе честное слово»), Минский сдержал. Старик умер, так и не узнав, что Минский не погубил его дочь, умер в отчаянии, не поверив гусару, хотя основания для веры в счастливый конец, несомненно, были.