Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Примечание: В интернет-издании «Ежедневный журнал » от 24.06.2011 опубликована статья известного политолога и социолога Дмитрия Орешкина «Не об истории пишем». Она именно о масштабах «наглого вранья» сталинского государства, о тотальной фальсификации всех данных: статистических, экономических. Эта статья о том, что государственное вранье при Сталине было такого колоссального масштаба, что, оно может быть адекватно описано только Воландом: «Интереснее всего в этом вранье то…, что оно – вранье от первого до последнего слова», и именно этот масштаб вранья мешал и мешает поверить населению в то, что картина мира, зафиксированная в официальных документах того времени, вообще не имела отношения к действительности.

Отношение к документу советских граждан радикально отличается от отношения к этому предмету самой «нечистой силы». Для демонов из свиты Воланда любой документ от паспорта до денежной купюры – это «бумажки настоящие», то есть весело фабрикуемая ими реальность. Обманная природа официальной советской бумаги проявляется через готовность чертей сляпать любую бумажку. Оптика булгаковского романа позволяет заглянуть в святая святых бюрократической кухни. Черти сами все эти бумажки печатают, выдают, подписывают, ставят печати и уничтожают, когда версию о реальности нужно изменить, – короче говоря, фабрикуют, что, кстати, свидетельствует об их чрезвычайно высоком государственном статусе. У них естественно нет никакого пиетета к плодам собственного веселого «труда».

Советский человек приучен властью документ не просто уважать, но фетишизировать. Сакрализация советских документов таких, как «партбилет», паспорт с пропиской, членский билет союза писателей и пр., общеизвестна. Человек без документов с точки зрения власти как бы не наделен бытием, он находится вне списков, незарегистрированный, непрописанный, он обладает опасной степенью свободы, ибо власть ничего не знает о его существовании, не может прийти к нему с обыском, не может заставить его работать на стройках социализма. Человек без документов отлавливается как преступник и его бюрократическое небытие легко превращается в реальное бесследное исчезновение: он проваливается в преисподнюю «известного учреждения».

Коровьевская шутка: «Нет документа – нет и человека», сопровождающая акт сожжения истории болезни безымянного душевнобольного, нравится читателю. Ведь читателю кажется, что Коровьев совершает благодеяние, освобождающее мастера от скорбной участи быть вечным пациентом сумасшедшего дома. Но это вовсе не шутка – это подлинный государственный подход к реальности существования человека.

Поэтому с точки зрения государства потерять документ – это очень тяжкая оплошность, чреватая большими неприятностями. Зато «нечистая сила» к документам относится без всякого пиетета: она сама их фабрикует, выдает, аннулирует и уничтожает.

Связь документа с реальностью при сталинском режиме полностью и радикально разорвана. Даже паспорт, удостоверяющий личность, в любой момент государство может не выдать или отобрать (см. фарсовый абсурдистский сюжет с дядей Берлиоза, паспорт которого рассматривает кот Бегемот), и в мгновение ока человек оказывается вне государства, его бытие, будучи незарегистрированным, отменяется, логическим следствием чего вполне может стать внезапное исчезновение. Государственная машина вся заточена не на документирование факта, а на его тотальную фабрикацию или фальсификацию. Государство как бы становится машиной по продуцированию фиктивной реальности. Это положение вещей становится предметом булгаковской сатиры: можно вспомнить пассаж о членском билете МАССОЛИТа, заостряющий внимание читателя на том, что писателем в советской стране становится «счастливый обладатель» членского билета, а не человек творческий и владеющий пером.

Никак иначе невозможно понять игру в телеграммы из ялтинского уголовного розыска, которые буквально представляли собой «задокументированную» фантастическую легенду о переброшенном в два счета из Москвы в Ялту директора Варьете Степу Лиходеева. Не случайно эти телеграммы, сыграв свою роль в сценарии исчезновения директора, бесследно пропали, так и не попав в руки следствия. Исчезли все «документы» злополучного «сеанса черной магии»: афиши, контракты, бухгалтерские проводки, договор о найме квартиры № 50 – короче говоря, все, что было «состряпано» в качестве документов для одноразового использования.

Состояние невменяемости настигает человека, когда он обнаруживает свою собственноручно поставленную подпись, под документом, которого он никогда в глаза не видал. Так оказывается полностью деморализован Степан Богданович Лиходеев, которому был предъявлен контракт с Воландом за его собственной подписью. Обратим внимание на то, что подписанный документ предъявляется Воландом как самое последнее и неопровержимое доказательство «факта» никогда не бывшего события. Показывая Степе документ, то есть бумажку, Воланд доказывает факт существования несуществующего.

В частности, подписанный обеими сторонами контракт с юридической точки зрения является доказательством события состоявшегося договора. Ужас, который охватывает Степу, – это ужас буквального провала в преисподнюю, когда земля уходит из-под ног и опереться не на что, потому что человек твердо стоит на ногах только тогда, когда картина мира в его голове совпадает с картиной мира перед его глазами. Когда в этой картине мира нет черных дыр и провалов. В ситуации, когда подписанный им самим собственноручно документ фиксирует поступки, которых Степа не совершал, в его сознании образуется зияние:

«Да, вчерашний день лепился из кусочков, но все-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, в этом вчерашнем дне зияла преогромная черная дыра. Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Степа в своем кабинете вчера никак не видал» (ММ-2. С. 596).

Реальность бесследно исчезает, в ткани жизни обнаруживается дыра. Степе особенно тяжело, ибо он человек пьющий запоем, уличенный в этой своей слабости, а следовательно, наделенный комплексом вины: он не сможет противостоять абсурду.

А вот Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества, не пьет запоем, но вынужден пережить крайне неприятный момент, когда в своем собственном портфеле обнаруживает письмо от товарища Лиходеева с просьбой прописать в своей квартире иностранца, надо думать, что под письмом стояла подпись самого Степы. Провал в памяти товарищу Босому был тут же объяснен чертом Коровьевым рассеянностью и повышенным кровяным давлением. Сыграв на жадном желании товарища Босого получить деньги, Коровьев получил подпись председателя под контрактом, за которой он охотился. Сам же Никанор Иванович тут же стал жертвой доноса и провокации. Абсолютно деморализованный фактом обнаруженных у него долларов в вентиляции, доказать свою непричастность к которым у него нет ни малейшей возможности, Никанор Иванович сходит с ума. Действительность исчезает, оставляя в сознании потерпевшего зияющую дыру.