Самарий Великовский - В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

Важнейшей вехой своей духовной жизни Малларме признавал одну из бессонных ночей 1867 г., когда он «по ходу жестокого поединка, к счастью, сбросил наземь это ветхое и зловредное оперение – Бога».

Европейская поэзия XIX века (БВЛ). М., 1977.

Именно к Малларме восходит получившее распространенность в поэтиках XX века различение речи обыденной, «инструментально»-информативной, и речи поэтической, «самовитой», в которой знаковый ряд не обязательно отсылает впрямую к своим семантическим значениям, а значим и сам по себе.

Валери П. Избранное. М., 1936; Валери П. Об искусстве. М., 1976.

Недостаток экзистенциальной серьезности находил в поэтике Валери даже такой его почитатель, как Т. С. Элиот, объяснявший это тем, что Валери «глубоко интересуется процессом создания стихотворения, но не выяснением вопроса о достаточно прочных связях создаваемого с остальной жизнью».

Печатается впервые.

Об этом подробнее см. в кн.: Балашова Т. Французская поэзия XX века. М., 1982.

Арагон . Стихи и поэмы. М., 1975.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1. С. 415.

«Венец благословений лета Господня» (лат.).

Использовав выражение Витезслава Незвала «поэтический реализм» терминологически, как противовес понятию «модернизм», Н. И. Балашов применил его для обозначения этой тенденции во французской лирике первых десятилетий XX в. (см. его статьи в кн.: Аполлинер Г. Стихи. М., 1967. С. 230–234, 206; Сандрар Б. По всему миру и Вглубь мира. М., 1974. С. 143–146, 171).

Применительно к стихотворчеству это была задача одного порядка с той, что в области чистого умозрения пытался тогда же решать в своем учении Анри Бергсон, а в Германии – такие представители «философии жизни», как Дильтей и Зиммель. Однако прямое влияние интуитивистского бергсонианства, сказавшись во французской повествовательной прозе (у Роллана, Пруста, Алена-Фурнье), поэзию тех лет (кроме Пеги) едва затронуло.

Масштабы и существо этого заочного спора предстанут во всей своей значимости, если напомнить соображения Ю. Тынянова из его статьи «О Хлебникове» (1928): поэзия «должна быть раскрыта как наука навстречу явлениям. А это значит, что, наталкиваясь на “случайность”, она должна перестраивать себя, с тем чтобы случайность перестала быть случайностью». И далее: «Это мораль внимания и небоязни, внимания к “случайному” (а на деле – характерному и настоящему), подавленному риторикой и слепой привычкой, небоязни поэтического честного слова, которое идет на бумагу без литературной “тары”, – небоязни слова необходимого и незаменимого другим, “не побирающегося у соседей”, как говорил Вяземский» ( Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. М., 1965. С. 296–297, 299).

Сандрар Б. По всему миру и Вглубь мира. Перевод М. П. Кудинова. М., 1974.

«Нежное уважение… героическую ласку к человеку толпы» подметил в свое время Осип Мандельштам у этих «поэтов-битюгов, поэтов-тяжеловозов».

Западноевропейская поэзия XX века (БВЛ). М., 1977. – Далее в случаях, когда источники не указаны особо, переводы из французских поэтов XX века даются по этой книге.

По-своему весьма примечательно совпадение в этих мыслях Аполлинера и Маяковского, причем не только раннего, но и позднего: «Изобретательство, новаторство – остаются нашим лозунгом. Мы – а остальные тем паче – забыли, что лаборатория – это жизнь и мозг всякого ремесла» («Маяковский о Лефе», 1928).

В свою очередь, родство между этой живописью и неклассическим естествознанием, прежде всего геометрией, по мнению нашего ученого-математика Б. В. Раушенбаха, несомненно: см. его книгу: Пространственные построения в живописи. М., 1980. С. 215–232.

И со своей стороны, живописцы «авангарда» именно в поэзии тех лет «сознательно или бессознательно ищут ключи для своего собственного сезама». – Дмитриева Н. А. Опыты самопознания // Образ человека и индивидуальность художника в западном искусстве XX века. М., 1984. С. 17.

Введенное Аполлинером понятие surréel собственно сюрреалисты перетолкуют вскоре по-другому, чуть ли не противоположно: вместо деятельно-волевого подчинения материала замыслу – расслабленная погруженность в поток подсознания, которое в силу своей непроизвольности выдает, по их предположениям, космогоническую тайну бытия, природного и человеческого одновременно. Случай par excellence – произвол сновидчества – как бы примирится у них с непреложностью Малларме, представ ее «натурмагическим» самовыявлением.

Отрывки из перевода Н. Стрижевской печатаются впервые.

Пространные выдержки из них приведены в статье: Балашов Н. И. Рембо и связь двух веков в поэзии // Рембо А. Стихи. Последние стихотворения. Озарения. Одно лето в аду. М., 1982. С. 238–242.

Россию подобные «теургические» взгляды на художественное творчество также не миновали, хотя и не прижились здесь, в отличие от Франции, сколько-нибудь прочно. «Искусство в мире бытия начинает новые ряды творений, – писал в 1911 г. А. Белый. – Художник – бог своего мира. Вот почему искра Божества, запавшая из мира бытия в произведение худож ника, окрашивает художественное произведение демоническим блеском… Художник противопоставлен Богу. Он вечный богоборец». – Белый А. Арабески. М., 1911. С. 152. Равным образом и для Вяч. Иванова поэт – «феург… тайновидец и тайнотворец жизни». – Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 134. Переосмысленные отголоски этих воззрений есть и у следующего поколения русских лириков – у Мандельштама и особенно у Хлебникова.

Невольно приходит на ум позднейшая и, разумеется, переосмыслен ная кинометаморфоза этого сближения из программной аполлинеровской «Зоны» – зачин «Сладкой жизни» Феллини: вертолет над Римом тащит за собой по воздуху деревянную статую Христа. О «киномонтажности» ряда образных структур французской лирики XX в. см.: Божович В. Поэзия зрительных образов // Вопросы литературы. 1978. № 5.

Аполлинер Г. Избранная лирика. М., 1985.

Здесь и дальше, за исключением особо оговоренных случаев, стихотворные переводы из Элюара на русский, отмеченные *, принадлежат Морису Ваксмахеру и даются, как правило, по книге: Элюар Поль. Стихи. М., 1971 («Литературные памятники»). В остальных случаях приводится мой подстрочный перевод.