Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

Многие сегодня слабо ощущают необходимость согласования времени сказуемого и причастия в обороте, считая вполне нормальным сказать: «Видел человека, сидящего (а не только сидевшего ) на корточках». Это удивительно для англичан, они считают даже одинаково возможным не согласовывать время глагола в главном и придаточном предложениях: Видел человека , который сидит (вместо уж тем более нужного сидел , потому что это не просто его вечная поза!) на корточках». Около трети анкетируемых даже уверенно предпочли селав поезд, следующийдо Звенигорода форме следовавший , так как она, якобы, напоминает исключение: данный поезд, вообще-то одинцовский, на этот раз следует дальше.

Подчёркивая значение грамматики как одной из двух важнейших подсистем языка как такового, В.В. Виноградов начал введение к своей знаменитой книге «Грамматика русского языка. Грамматическое учение о слове» цитатой: «Duae res longe sunt difficillimae – lexicon et grammaticam» («Два дела труднейшие – писать словарь и грамматику»). Координация этих основных и от природы различных подсистем обеспечивает каркас строения языка в целом. Сущность каждой определяет необходимость раздельного, даже обособленного изучения, хотя реально, в действительности они не существуют одна без другой. Весьма наглядно об этом свидетельствуют принципиально неодинаковые формы их изложения – монография и словарь, то есть описание и перечисление.

Грамматике, пекущейся о хранении признака системности языка, открытая неисчислимая лексика противопоставлена тем, что служит непосредственно внеязыковой жизни и содержательно отражает многоликость действительности. Словарь калейдоскопически конечен, и его всегда легко сократить или увеличить хотя бы ещё на одно слово. Он состоит из громадной постоянно меняющейся (в основном растущей) пассивной массы, в чём нетрудно убедиться, сопоставив многотомный «Словарь древнерусского языка» и семнадцатитомный «Словарь современного русского языка».

Уместно вновь вспомнить популярное в середине ХХ века учение об основном словарном фонде и всём лексическом запасе языка. Состав первого, то есть активного запаса, куда меньше, особенно применительно к отдельным личностям и их группам. О сегодняшнем достаточно устойчивом словарном фонде дают наилучшее представление многие издания замечательного «Словаря русского языка» С.И. Ожегова. Ни один человек не владеет всем словарём, каждый знает, понимает намного больше слов, чем употребляет, и всё равно меньше, чем их есть в реальности.

Предпочтение чего-то одного в лексике не замедляет живые процессы и вполне отвечает интересам единства общества, справедливым заботам педагогов и иных ревнителей культурной традиции обеспечить языковую устойчивость и определённость. В нормализационных играх социум уступает языку в царстве слов не так легко, как в грамматике. Лексика живёт бурной жизнью, грамматика же мертва и оживает лишь, когда её окропляет семантико-лексическая «живая вода».

Разгадывая загадку, как и где существует язык, гений В. Гумбольдта видел в нём эргон и энергию . Это различие волновало Л.В. Щербу, писавшего о трояком аспекте языковых явлений, Ф. де Соссюра с его дихотомией: le langue – «язык» и la parole – «речь» (с добавлением le languаge – «речевая деятельность»), и многих других. Большой объяснительной силой обладает теория языковой личности, предложенная Ю.Н. Карауловым. Во всех случаях нелишне ввести в рассуждение и антиномию лексики и грамматики с фонетикой. Многие русские знают английскую грамматику лучше большинства англичан, но в подмётки не годятся им в связывании грамматики с живым сиюминутным словарём, забавно путая его актив и пассив.

Взаимодействие грамматической и лексической подсистем неизбежно ведёт, во-первых, к их раздельному изучению и изложению, во-вторых, противоречит функционированию языка в жизни. В общении все подсистемы, уровни языка сосуществуют, причём, так сказать, не вертикально, а горизонтально: действуя совместно, в теснейшем переплетении. Оставив в стороне интереснейший вопрос, насколько важно знать первое, чтобы уметь второе, намекнём всё же на то, что отлично управлять автомобилем или работать на компьютере можно, даже слабо представляя себе детали их устройства.

Родной язык осваивается автоматически (лишь в школе ребёнок узнаёт, что есть в нём падежи, спряжения, глаголы, имена, предложения разного типа и т. д.) и затем автоматически используется (даже без смутного оживления школьных знаний). Педагоги, стремясь достичь практической цели, например обучая иностранцев, не могут ограничиться устройством языка, преподать им сначала грамматику, потом лексику, за ними синтаксис, а затем ждать, что учащиеся вдруг заговорят. Пытаясь учить речи, а не языку, педагоги с разным успехом разрабатывают разные возможности преодолеть затруднения, прежде всего вызванные антиномией грамматики и лексики.

Поскольку контакт грамматики и лексики обретает смысл на основе синтаксиса, предлагается, например, учить на лексически осмысленных образцах, не предваряя их скучнейшим, не дающим видимого практического эффекта изучением парадигм ( обедать, обедаю, обедала …; ходить, хожу, ходила …; театр, театру, театром, в театре; на лекции ). Теоретически обобщить введённое явочным путём можно позднее, если возникнет желание и необходимость. Изобретаются и другие пути от смысла к языку, а не от языка к смыслу.

Лексическая система языка более открыта, чем фонетическая, морфологическая и синтаксическая. Лексические единицы в большей мере подчинены внеязыковому миру и его логике. Они призваны оперативно отражать становление нового в социуме и уход устаревающего. Развитие идёт быстро и почти безболезненно, новшества появляются проще, часто не замечаются, ограничиваясь в основном сменами и заменами, порой случайным в системно-языковом плане обогащением. Вопрос о системности словаря спорен, во всяком случае лишён подобия порядка в системообразующих грамматике и фонетике.

В то же время именно его устойчивый основной словарный фонд не меньше, чем новые образования, обеспечивает в далёкой исторической перспективе ощущение преемственности и родства. Он и не подвержен механизмам развития, свойственным словарю в целом. Новшества как раз свободны категориально и парадигматически, если угодно, стихийны и хаотичны, сводясь к пополнению и разнообразию.

Лексика в этом смысле осложняет жизнь фонетики и грамматики, каждодневно и неожиданно меняя словник. Производство ( мобильник, оцифровать ), изобретение ( лунник, космонавт ), переосмысление ( гибрид в значении «автомобиль с электро– и бензиновым мотором»; болид — «гоночный автомобиль “Формулы-1”»), заимствование ( йогурт, дацзыбао ) обращены к внеязыковому миру. В наше время подчёркнуто массово и явно излишне обращение к англо-американскому источнику: студия совмещена с ньюсрумом, драйвер развития, аутсорсинг и инсорсинг в ИТ-инфраструктуре (в одном лишь номере: РГ. 2013. 11 июня).