Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

Распространено мнение, будто есть некие общие и вечные законы развития, в которых совпадают интересы и языка, и социума. В качестве примера обычно указывают на закон экономии, не уточняя чего – энергии, времени, размера. В объяснительной силе сего закона, возводимого к работе А. Мартине «Принцип экономии в филологических изменениях» (М., 1966), которая провозглашает лингвистическую экономию способом развития языка – причиной ликвидации бесполезных и появления новых различий или сохранения существующего положения, убедительно усомнился Р.А. Будагов. Он справедливо полагает, что куда более сложные причины (и, увы, возможные результаты!) лежат в основе движения языка, нежели страсть упрощать, экономить усилия ( Будагов Р.А. Человек и его язык. М., 1976. С. 59–83).

Бессознательное чутьё языка есть социальная функция его системы в целом. Набор оценок, отражающих её своеобразие, своевольный дух, её системную логистику, служит арбитром в решении судьбы любого новшества. Происхождение и история, самобытность природы, строя и состава, источники обогащения, контакты языка, творческие достижения народа и страны складываются в некий абстрактный набор представлений, который опосредует события текущей жизни говорящих на языке людей, то есть интересы социума, в интересы языка. Назовём его Нормой языка(с большой буквы).

Как таковая, Норма остерегается одобрять, оправдывать или отвергать, запрещать отдельный факт: форму, единицу, процесс, модную тенденцию, но решительнее, чем что-либо иное, вершит судьбу языка в целом. Следуя из Нормы, самодвижение языка стремится к объективному совершенству самой системы. Организуя нормализационные процессы, поиск правильности, Норма ложится в основу обработки, выявления, кристаллизации образованного языка. Соприкасаясь с другими языками, мы понимаем (обычно неохотно, даже осуждающе), что́ может быть и не так, как у нас, однако считаем, что наш язык способен лучше выражать всё, что выражают другие языки, потому что его система достигла высшего равновесия и богатства, музыкального благозвучия, стройности, красоты. Без ложной скромности заметим: так думаем не только мы, русские, но и авторитетные носители многих других языков.

В любом случае неприлично возмущаться: «Ах, язык портится (сам! мы, дескать, не причём), надо его спасать», – даже с модным американским междометием: «Вау, он американизируется!» В языке всё происходит по свойственным ему (имманентно, вечно врождённым) внутренним законам, однако происходит через общающихся людей, которые служат движителем или тормозом развития. Сами люди редко осозна́ют эту свою роль, проявляющуюся саму по себе.

Не означая сиюминутного приноровления к интересам и потребностям социума, нормализация в интересах языка направлена в целом всё же на то, чтобы русские люди любили свой язык, могли гордиться логичным и алогичным в нём, разумным и не очень, но всегда своевольным и объективно вольным его духом. Нормализация в интересах языка достаточно самостоятельна, но перекрещивается в играх с нормализацией в интересах социума. Тогда нормализационные процессы совместно приводят к общему, достаточно согласованному результату – к нормативности. Это состояние языка, соответствуя, вероятно, специализации правого и левого полушарий человеческого мозга, существует в паре с выразительностью. Это последнее качество языка целесообразно рассмотреть отдельно до перехода к детальному анализу нормативности.

Нормативность, достигаемая нормализацией, служит информативности. Без неё немыслимо разумное, а не эмоциональное чувство этногосударственной принадлежности вроде квасного патриотизма. Осознание своего особого единства, которого нет без общего языка, прокладывает путь к познанию и уважению других народов и стран, к благородной стадности с родственными и соседствующими этносами вплоть до планетарно-глобального единения. Всечеловеческое единство мысли особенно ясно в науке, техническом прогрессе, освоении космоса. Указанные психо-социологические, в основе своей цивилизационные факторы требуют нормализованного, информативно образованного языка, в конечном счёте, даже единого общечеловеческого. Но эти факторы не заслоняют и иное неистребимое людское стремление к самоидентификации – выделить себя, свою семью, близкую группу, весь свой этнос. Разумный патриотизм превыше всего ценит, любит и охраняет собственный дом, малую и большую родину, природу, историю, национально-этническую культуру. Святая обязанность – гордиться и печься о родном языке: он отнюдь не просто несёт знание, информирует, но прежде всего чувственно выражает смысл жизни, духовность, надежды, притязания. Он именно полнокровно выразителен.

Без яркой выразительности, без шутки и иронии, без радостного смеха и, увы, без гнева, негодования, горечи общение людей не может быть полноценно естественным и ёмко многозначным. Правильность дисциплинирует, но она по природе своей объективна и тем противна естественному стремлению к яркости выражения. Легче всего самоутвердиться в личностной, семейной, возрастной, профессиональной, иной идентичности, отходя от приевшегося нейтрального. Индивидуальная воля требует излишеств в средствах и способах выражения. Как говорил М. Светлов: «Я могу без необходимого, но не могу без лишнего».

Выразительность и нормативность не противоборствуют враждебно, а находятся в положении взаимной дополнительности. Живой контакт требует обстановки необязывающей свободы, доверительной обыденности. Чувственная уютность, простота откровения связываются, прежде всего, с некнижностью, даже со сниженной разговорностью в ней. Это, конечно, не умаляет силы высоких слов и выразительных приёмов книжности. Вариативность, не очень терпимая в нормативности, составляет основу выразительности и художественной изобразительности.

Чтобы понять, как вариативность мирно сосуществует с нормативностью, служа культуре, риторике, стилистике, следует просто вглядеться в само́ю идею и суть нормального живого общения. При общении необходимо мотивированно выходить за пределы сухой правильности в бесконечность всего русского языкового многообразия, во всяком случае за пределы безусловно устанавливаемой нормативности, если не всего образованного языка. На деле такое нарушение границ постоянно присутствует в культурном обиходе вполне воспитанных, образованных людей.

Мы скажем: «За ним не заржавеет!», «Ну, ты лопухнулся», – потому что это выразительнее, мягче, доброжелательнее, чем: «Он обязательно сделает это»; «Ты допустил промах / проиграл / оплошал / солгал / ошибся». Сказать «Меня так и подмывает» выразительнее, чем «Мне хочется, не терпится». «Скинь и плюхайся» проще и приятнее, чем «Снимай туфли и садись на диван». Моя дочь на зов не отвечает просто: «Я здесь», – а оригинальничает (или, как сама говорит, прикалывается): «Вот она я, тут». Ведущий программы «Сегодня» (НТВ) восклицает по поводу сверхмодной дамы: «Она выпендрёжно одета». Изобретательность спортивных обозревателей не замечал только ленивый.