Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

Поскольку язык одновременно и самобытная система, и общественное явление, ответ надо искать именно в соотношении развития языка в согласии с его врождёнными внутренними законами и развития под давлением этнических, природно-географических производственно-хозяйственных, военных, социально-культурных, религиозных, даже вкусовых нужд людей. Они прочно и непосредственно связаны с коммуникативной целесообразностью. Мы хотим увидеть очевидный прогресс, а не просто изменение: хочется невозможного – чтобы язык всё лучше обслуживал наши меняющиеся, отнюдь не совпадающие потребности, но оставался неизменным. Поэтому позволительно понимать нормативность как результат нормализации, то есть бесконечного процесса вмешательства социальных сил в развитие языка как системы.

Если согласиться с изложенным, то следует поинтересоваться тем, что же представляют собою нормы как составляющие единицы той нормативности, которая достигается нормализационными играми между процессами нормализации в интересах социума и языка. Совершенно определённым мнением может быть только одно: даже не выходя за пределы образованного языка, они не могут быть одинаковы. Подчиняясь механизмам разных подсистем языка и служа разнородным социально-коммуникативным заботам, информативность и выразительность просто вынуждены нести неравноценные узаконивающие оценки.

Наш проницательный современник В. Зорькин, сравнивая философию Канта и Гегеля с исламскими взглядами, заметил: «Нельзя утверждать, что шариат – это патология. Это не патология, уважаемые коллеги! Это другая норма». По его мнению, «в тех странах, где на государственном уровне конституционно религиозно-культурная традиция утвердила его, шариат нормален. И называть его патологией ненормально. А также бестактно, аморально и близоруко» ( Зорькин В . В хаосе нет морали // РГ. 2012. 11 дек.). Эту мысль с естественными поправками на своеобразие предмета нашего рассмотрения можно приложить к языку и видеть в нём наряду и параллельно с нормой вполне нормальные ненормы , во всяком случае, не считать их патологией. Нельзя порицать и осуждать если уж не всё океаническое бесконечие языкового творчества Человечества, то хотя бы укорачивать русскую языковую сокровищницу в тех её закромах, которые нормальны , но ненормативны или вообще не должны нормализоваться, не теряя от этого и при этом своей самоценности.

Систематизировать и классифицировать нормативно и литературно образованный язык нужно иерархически, как и все сложно организованные миры действительности – животный, растительный, географический, логический. Его таксономия строится из весьма различных таксонов, что отнюдь не случайно породило в предыдущих рассуждениях путаницу единственного и множественного числа слова норма .

Мы, прежде всего, выделяем Норму языка (в единственном числе и, подчёркивая важность идеала, с большой буквы), представляющую глобальную оценку в целом его природы. Обобщение представлений о русском языке, его самобытности, происхождении, истории, желательных качествах и путях развития, отражая его сущность и векторы динамики, служит ориентиром, следуя или противореча которому выявляются частные оценки и квалифицирующие решения.

Норма языка формирует таксоныотдельных конкретных единиц и фактов (множественное и единственное числа) – безусловно рекомендуемые, обязательные нормы в языкеи весьма распространённые, всем известные, но безоговорочно не рекомендуемые ненормы(слитное написание, как термина), а также по тем или иным причинам запрещаемые в литературно образованном каноне к употреблению антинормы.

Установление состава таксонов, в повседневности только и волнующее публику, сопровождается недоразумениями, ожесточёнными спорами, в которых, увы, часто забывается императив Нормы с большой буквы. Но именно она лежит в их основе в каждый текущий синхронный момент, отвечает в языке за поиск желательного и запрет иного, что отличает всю культуру единого здравомыслящего общества. Построение и изложение явлений, касающихся таксономии нормативов, целесообразно поэтому начать с самого широкого, базового, глобально-абстрактного.

Власть социума в нормализации важна и действенна при очевидной солидарности мнений учёных на этот счёт. В главных общих оценках она постоянна и неизменна в мирное эволюционное время и тем более в гасящие разногласия годы острого повышения этногосударственных чувств при угрозе существованию или на крутом повороте в жизни нации и страны. Особо устойчивым оказывается грамматический аскетизм, способный уступать только напору лексического уровня внутри общеязыковой системы.

Русские – народ лингвоцентричный. У нас есть государственный праздник – День русского языка, отмечаемый 6 июня, в день рождения А.С. Пушкина, признанного основоположником современного русского языка. Вслед за М.В. Ломоносовым А.С. Пушкин, помимо прочего, задавал тон: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В ХI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя, таким образом, от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность».

Вряд ли где в мире есть писатель, который, как Тургенев, провозгласил бы свой язык порукой от отчаяния из-за неблагополучия отчизны («…как не впасть в отчаянье при виде того, что свершается дома… ты один мне порука и надежда…»). Наш народ приучен считать свой язык самым лучшим – выразительным, богатым, певучим. Доказательной путеводной звездой служит классическая беллетристика, художественная литература – безоговорочно и не всегда, конечно, обоснованно.

Наивно относимая к родному языку вкусовая формула «один из самых», а то и «самый совершенный» (развитый, логичный, богатый, звучный, красивый, «великий, могучий, правдивый и свободный») имеет известное оправдание. Строго научный, системно-формальный подход, основанный на устройстве языка и внутренних законах его непрерывного самоизменения именно как некой самодостаточной системы, конечно, требует большей объективности. Однако он и недостаточен, и даже вполне беспристрастные иностранцы часто восхищаются русским языком.

Н.М. Карамзин видел в русском языке «следствие многих умствований и соображений» и оценивал его как выразительный «не только для высокого красноречия, для громкой, живописной поэзии, но и для нежной простоты, для звуков сердца и чувствительности», как богатый гармониею, имеющий «для излияния души» коренные слова, сообразные с выражаемым действием: «Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своём, почти без всякого чуждого примеса, течёт как гордая, величественная река – шумит, гремит – и вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!»