Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

Таксономия единиц и правил сохраняет возможности развития как такового и творческого начала в оправданных допусках вечных его ресурсов при приспособлении к новшествам, художественном разнообразии, свободе самоутверждения. Такова светлая мечта. Её торжество требует немногого – чтобы люди согласились не убивать друг друга, договорились жить друг для друга, научились понимать и любить друг друга как самих себя, чтобы были дисциплинированы разумным порядком, хотя бы таким, который царит в муравейнике или улье с послушанием и разделением труда внутри сообщества их жителей, подчинением специалистам. Ведь смысл нашего существования – в служении нашей взаимозависимости, будь то распри, вражда, война, гибель или мир, согласие, счастье, творчество.

Цепляясь за традицию, за привычную правильность, в частности стилистическую, творцы пока далеки от новой стилистики, которой требует стремительно меняющаяся коммуникативная жизнь общества и которая зависит от внеязыковых факторов и всё меньше от самого состава и устройства языка. Общество должно это осознать ради своего же здоровья. Ведь не может не настать время, когда люди образумятся, согласятся поумерить личностные, групповые, этногосударственные амбиции, поступятся самоутверждением и станут вменяемыми ради блага национально-государственного единства.

Разум верит, что благовестие сбудется, что кодификаторы, бережно храня традиции, получая одобрение публики и властей, станут всеведущи, непогрешимы. Кодификация, как высшая властная ступень языкового образования этически, нормативно, литературно, эстетически правильного и всепригодного языка, удовлетворяющего все его применения в разных сферах общения, пока принадлежит царству грёз. В ней обретается и надежда на единый общечеловеческий язык, слитый из всех, избранный один, о котором пекутся не первое столетие интерлингвисты. Определяя себя на должность «председателя Земного шара», Велимир Хлебников стремился создать такой новый общий язык.

Может быть, в силу моей малой осведомлённости, опирающейся лишь на великолепные книги М.И. Стеблин-Каменского «Культура Исландии» (Л., 1967) и «Мир саги» (Л., 1984), эту веру в грядущий повсеместный успех кодификации укрепляет во мне пример исландцев, образовавших «самый литературный язык мира». Звуковые тексты скальдов понятны исландцам до сих пор несмотря на письменность. Их язык уберёгся от социальных и местных диалектов, от стилевого книжно-разговорного расслоения. Канонически лишённый избыточно мелькающих прикрас, он удобен и нисколько не утратил выразительности, изобразительности: вспомним творчество нобелевского лауреата Х. Лакснесса. Очевидна законодательная заслуга народа и созданного им в 930 году альтинга, верящего, по пословице, что «на праве земля строится, а бесправьем рушится». Прислушались бы к ней неосторожные создатели сегодняшних русских дисплейных текстов!

Язык должен помогать нам понимать друг друга, а для этого быть исповедальным в морали и нравственности. Нет оправдания потере чувства слова, даже если оно теряется в погоне за нормой или как-то иначе измеряемой правильностью. Не норма и правильность командуют нами – мы сами их изобрели для своего же спокойствия и удобства.

Обдуманная научно и согласно принятая просвещённой публикой кодификация, в отличие от таинственно сокровенно действующей нормализации, минимум два века скрывающей изменения языка иллюзией извечности его норм (даже не состава и объёма!), не может умолчать об антиномии неподвижности и непрерывной динамики языка. Кодификация есть консервация, но консервация вре́менная, сознательная, необходимая на стыке неизбежности движения и необходимости покоя.

Она не смеет скрывать саморазвитие языка, происходящее благодаря людям, но не всегда осознанное ими, а также опосредованно отражающее их потребности. Кодификация не может не озаботиться понятиями синхронии и диахронии, истории и данного состояния, но не маскировать в разумном обществе эти факты, а открыто, сознательно контролировать их.

Осмелимся напомнить, что нынешняя жизнь уже обнаружила склонность к консервации умением сдерживать то, что долго не хранится, излишне быстро меняется и даже портится. Молоко, которому, даже кипяченому, положено скиснуть через день, хранится без особого вреда потребителю много месяцев, будучи обработано химически и хитроумно упаковано производителем. Так и искусственная, по сути временна́я, но искусная кодификация образованного языка разумно удлинит срок его службы на благо людям, государственному и культурному единству общества.

Понятие правильности недостижимо вне мифически видимой своей извечности. Для А.С. Пушкина было вполне правильно ударение и в карантине́ , и в каранти́не ; нынешние студенты расстроятся, если им вчера говорили по нынешней аналогии в Харби́не , а сегодня скажут в Харбине́ . В начале ХХ столетия правильно было только по́исковый , к его середине С.И. Ожегов неохотно счёл допустимым также и поиско́вый ; нынешние ревнители правильности публично поправляют тех, кто скажет по́исковый, и я не знаю, как они относятся к профессиональному поискова́я партия . Сегодня называют поясным портретом то, что раньше называлось грудным портретом. Как бы, вроде – утратив значение несовершённости действия, стали некими смягчающими междометиями, а на самом деле и в самом деле , перестав различаться, стали утвердительными частицами.

Для удобства пользователей кодификация периода могла бы игнорировать сотни прихотливых, малообъяснимых фактов, засоряющих общение непредсказуемостью своей судьбы, во всяком случае запретила бы использовать их в качестве мерила правильности и предмета насмешки. Ставший разумным социум, несомненно, захочет и будет способен пресекать споры вокруг пустых, нервирующих нынешнюю публику мелочей (в первую очередь в таксоне норм в языке).

Иное дело – процессы вроде развития аналитизма. На потребу преходящим молодёжным вкусам не должно быть всем обществом одобрено и ускорено пока вялотекущее игнорирование флексии. Необходимо поставить прочный заслон перед этим процессом в системообразующей грамматике, а также перед изменениями фонетической системы языка. Ведь в противном случае легче и проще сменить свой язык на другой и отказаться от своего происхождения и своей истории, от своей культуры и отчизны.

Разумное общество должно, конечно, понимать истинное положение дел, уважать постоянное изменение языка за пределами своих интересов. Иными словами, оно должно уметь взглянуть на развитие языка как на континуальный процесс и как на процесс дискретный. Зачатки иной правильности образованного языка уже сегодня ощутимы, но их укоренение требует серьёзного изменения культурного императива и единодушного согласия всего общества, настоящей кодификации.