Александр Етоев - Территория книгоедства

Это первая монета в копилку будущей энциклопедии русской души – про отношение русского человека к смерти. По мере поступления информации обещаю знакомить интересующихся с новыми примерами из копилки.

Моя б воля, я бы этот роман издавал массовым тиражом к каждому юбилею Пушкина. И раздавал бы его бесплатно на всех площадях и улицах, носящих и не носящих имя поэта. Потому что этот роман достоин имени Пушкина. Сам Александр Сергеевич катался бы на диване от смеха с книжкой Штерна в руках. Ведь Пушкин не был пушкиноведом. И слава богу, потому что пушкиноведы «Эфиопа» никогда не прочтут. Они и Пушкина-то читают за деньги – работа у них такая: читать Пушкина. А если прочтут – вполне вероятно, повторится та же история, что и с книгой Абрама Терца. Жаль только, что сам Боря Штерн никогда уже больше не посмеется над их «праведным всенародным гневом».

Между прочим, Штерн был не только прекрасным писателем, еще он был замечательным знатоком, историком и ценителем литературы. Правда, и тут он не мог обойтись без смеха – и в этом был абсолютно прав. Ибо история литературы слишком серьезна и поучительна, чтобы смотреть на нее слишком серьезно и поучительно.

Пушкин, Чехов, Уэллс, Гумилев… Тот, кто Штерна читал, может сделать длинный список имен, который сам по себе вызовет уважение к писателю.

Штерн литературен насквозь, ибо литература много больше, интереснее и – увы! – опаснее жизни. Действительно, что мы в жизни? Ходим, ездим, глупо и плоско шутим, вечно залезаем в долги… А живем, то есть дышим, любим, отчаиваемся, ненавидим по-настоящему, именно в книге, в литературе. И литература нисколько не слепок, никакое не отображение жизни. Наоборот. Жизнь – слепок с нее. Помните, что сказано у евангелиста? В начале было Слово. И не просто слово, а с большой буквы Слово. Потому что Слово есть Бог. Так вот – литература подобна Богу, и тот, кто для нас ее делает, удостоен Божественной благодати. И Боря Штерн – среди первых, кому даровано это счастье. К сожалению, не на земле.

Сижу, никого не трогаю, листаю «Альбом новейших декадентских узоров, вышивания орнаментов в древнерусском, эфиопском и других стилях, птиц, животных и сцен», изданный Товариществом И. Д. Сытина в 1900 году, и вдруг получаю по электронной почте следующее странное сообщение:

10.10.08, пятница, 19.00, ПЕН-клуб (Думская, дом 3, 5-этаж)

Презентация четвертого выпуска альманаха «Транслит». (В новом выпуске проблематизируется противостояние современной тенденции новой ауратизации поэзии и проекта ее секуляризации. Суверенной эффектности модернистского высказывания коллектив авторов противопоставляет эффективность функциональной поэтики, преодолевающей саму автономию поля литературы путем создания конструктивных утопических сообщений и прямых критических высказываний. Секулярная литература отдает себе отчет в том, что всякое художественное высказывание является актом моделирования социальной реальности, то есть актом перформативным, и не может продолжать исповедовать миф об автономии творца, эволюционировавшего от неповиновения господствующему дискурсу к застывшей позе невменяемости и независимости от контекста. Инструментализируя свой сакральный статус, секулярная поэзия специализируется не только в герменевтике социальных очевидностей, но и стремится преодолеть институциональные рамки <���всего лишь литературы> напрямую сообщаясь с социальной действительностью и производя инструменты познания и сопротивления.) Участники: Александр Скидан, Роман Осминкин, Вадим Лунгул, Александр Смулянский, Павел Арсеньев, Кети Чухров, Кирилл Медведев.

Ничего себе, думаю, приглашение. Да уж, думаю, по части новейших декадентских узоров и вышиванию орнаментов в эфиопском стиле наш литературный Парнас даст фору любому греческому.

Действительно, вы что-нибудь поняли из прочитанного? Я тоже. Откровенно издевательский стиль этого поэтического манифеста явно направлен на провокацию. Он провоцирует во мне, как в читателе, агрессивное его неприятие. Я бешусь, я хватаюсь за пистолет, я поименно расстреливаю сектантов. Уже потом, когда кровь пролита, я вдруг думаю: а если это прикол? Я всматриваюсь в мертвые лица, ищу сочуствия, но трупы молчат. И тут медленно воскресает Скидан.

«Саша! – кричу я Саше. – Если вы, участники альманаха, суверенной эффектности модернистского высказывания противопоставляете эффективность функциональной поэтики, преодолевающей саму автономию поля литературы путем создания конструктивных утопических сообщений и прямых критических высказываний, то нам-то что делать, нам? Тем, которые ничего такого не противопоставляют?»

«Вам? – печально отвечает Скидан. – Жить как жили».

И возносится в небо.

Юбилеи, юбилеи, никуда от них не денешься, хоть ты сдохни! [14] А 14 марта, оказывается, международный День числа «пи» – того самого, которое 3,141592653589793238462643383279502884197169399375, – совпадающий с днем рождения Альберта Эйнштейна. Опять же повод для вечернего чаепития, поскольку день 14 марта в 2008 году пришелся как раз на пятницу.

Не успели отгреметь юбилейные торжества по случаю 85-летия со дня поимки Леньки Пантелеева, знаменитого питерского бандита, как мне уже прислали по электронной почте приглашение на торжественное собрание, посвященное грядущему столетию со дня падения Тунгусского метеорита. Вот оно:

Уважаемые дамы и господа!

Имею честь известить, что очередное заседание секции фантастической и научно-художественной литературы СП СПб состоится в понедельник, 18 февраля 2008 года, в помещении Центра современной литературы и книги по адресу: наб. Макарова, д. 10/1 (вход с Биржевой линии). Начало в 19.00. Собрание будет посвящено грядущему столетию со дня падения Тунгусского метеорита. Вступительное слово произнесет Михаил Сергеевич Ахманов.

Я понимаю, что событие действительно важное и пропустить его никак невозможно – век потом себе не простишь, – но подумал и со скрипом в душе решил перенести начало собственного юбилейного марафона хотя бы на начало весны. Иначе ни здоровья, ни денег не напасешься – до тридцатого-то июня, когда будет отмечаться сам праздник.

Хотя, если по-честному, мне больше по сердцу юбилеи маленькие, не в масштабах земного шара, личные, проходящие по стране родной тем самым косым дождем, о котором говорил Маяковский.

Гулял я однажды с дочерью по нашему Сосновскому лесопарку и случайно за стволами деревьев углядел кладбище домашних животных. Небольшое пространство парка вдалеке от главных аллей, где и парк-то больше напоминает лес, и людей практически не бывает; так вот, между пней и кочек ютились маленькие могилки-холмики, в основном простые, без ухищрений, сопровождающих людские захоронения. Хотя встречались могилки и побогаче, даже с плитами и могильными раковинами, обнесенными чугунным заборчиком, но таких было очень мало. «Любимой собаке Лесси от скорбящих хозяев», «Спи с миром, попугай Федор», «Барсик, мы тебя очень любим» – подобные нехитрые эпитафии украшали выцветшие надгробия, но замечательнее всего было то, что почти каждую из этих могил освящал православный крест (нарисованный или кустарно сделанный), а на некоторых была даже прилажена какая-нибудь простенькая иконка.