Коллектив авторов - Современная зарубежная проза

Этот семейный мир, которым живет Белл — единственная альтернатива миру, в котором он живет, обществу, которое «скатывается к торгашеской морали все подряд люди оказываются в пустыне мертвые в своих автомобилях и дороги назад для них нет». Во многом подобная ситуация — следствие того, что все очевиднее слабеют и окончательно рвутся семейные узы. В этом отношении совершенно не случайно один из монологов Белла — VII глава — завершается воспоминанием о том, как на одной из конференций очень либерально настроенная дама чрезвычайно возмущалась тем, куда катится страна, если ее внучка не сможет сделать аборт. «А я в ответ: Можете, мэм, не волноваться о том, куда катится страна. У меня на этот счет нет особых сомнений, но ваша внучка сможет сделать аборт. Я хочу сказать, что она не только сможет сделать аборт, но еще и усыпить вас».

По ходу повествования, отталкиваясь от жизненной конкретики, Белл нередко и серьезно задумывается, напряженно размышляет о вещах гораздо более общих, вплоть до таких трансцендентальных, экзистенциальных по своей сути понятиях, в их неотрывной связи с человеком, как то: человек и Бог, Судьба, Вера, Надежда, Любовь. Подобного рода размышления выстраивают тот самый метафизический план «первого текста» и наряду с планом конкретным «второго текста» убедительно придают повествованию романа заметно ощутимый притчевый, а заодно в немалой степени экзистенциальный характер.

1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров. М., 1986.

2. Маккарти К. Старикам тут не место / пер. с англ. В. Минушина. СПб., 2009.

3. Поэтика: слов. Актуал. Терминов и понятий / гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2008.

4. Силантьев И. Поэтика мотива. М., 2004.

В книге «Морфология реальности» В. Руднев констатирует «принципиальную невозможность реализма», так как последний постепенно уступает место семантике возможных миров. «Реализм и ирреализм — одинаково нереалистично», — пишет Майкл Хайм в книге «Метафизика виртуальной реальности».

Искусство нашего времени, в частности постмодернизм, утверждает мысль о бесконечном пересечении разных временных отрезков, исключая возможность сведения времени к простой хронологической последовательности.

Культура постмодернизма «фундирована прежде всего радикальным отказом от презумпции гештальтной организации бытия» и ризоморфностью структуры (от лат. rhizome — корневище). Такая структура фиксирует нелинейный способ организации целостности, дающий возможность для подвижности и самовыстроения системы, «реализации ее внутреннего креативного потенциала» [2, 646].

Представление о том, что у одного события может быть несколько параллельных течений времени с разными исходами было научно зафиксировано в такой логической дисциплине, как семантика возможных миров.

Понятие возможных миров имеет логико-философское происхождение. Сформулировал это впервые Лейбниц (в его системе необходимое истинное высказывание рассматривается как высказывание, «истинное во всех возможных мирах», т. е. при всех обстоятельствах, при любом направлении событий, а возможное истинное высказывание — как «истинное в одном или нескольких возможных мирах», т. е. при одном или нескольких поворотах событий).

Выдающиеся философы (Дан Скотт, Сол Крипке, Якко Хинтикка), занимавшиеся разработкой данной проблемы, выдвинули гипотезу о том, что действительный мир — лишь один из возможных, и он вовсе не занимает привилегированного положения по отношению к остальным. Пафос философии возможных миров, по словам Я. Друка, в том, что «абсолютной истины нет, она зависит от наблюдателя и свидетеля событий» [1, 27].

Идея немецкого философа Г. Лейбница о множественности возможных миров тесно связана с разрабатываемым им учением о монадах (или монадологией). Пространство и время, по Лейбницу, состоит из сцепленных друг с другом частиц — монад. Внутренне присущей монадам деятельностью является перцепция, или «зеркальное отражение», и любая монада есть отражение состояния всякой другой монады.

История каждой из монад есть развертывание ее состояний согласно ее собственному внутреннему принципу. Пространство есть «проявление порядка возможных со-существований», а время — «порядка неустойчивых возможностей». Каждая монада уникальна тем, что ее «место» в мире является местом в бесконечном ряду монад, а ее свойства суть функции этого места.

Ярким воплощением философии возможностей является художественный мир новелл Х. Л. Борхеса, целиком построенный на семантике возможных миров: «Сад расходящихся тропок» — модель ветвящегося времени; «Тема предателя и героя» — в одном возможном мире главный персонаж — спаситель и жертва, в другом — предатель; «Другая смерть» — по одной версии, герой был убит в бою, по другой — в своей постели.

Подобная многомИрность и многомЕрность достаточно аргументированно объясняется сформулированной неклассической наукой теорией неодетерминизма и нелинейных динамик, которая утверждает, что «среди последовательно сменяющих друг друга виртуальных структур ни одна не может быть аксиологически выделена как наиболее предпочтительная, — автохтонная в онтологическом или правильная в интерпретационном смыслах» [2, 558].

По предположению физика Хью Эверетта, в каждый квантовый момент своей эволюции вселенная делится надвое, как дорога, проходящая через развилку: на месте одной вселенной образуются две. Каждый квантовый переход — в любой звезде, галактике, в любом уголке вселенной — расщепляет наш мир на мириады копий, которые различаются только расположением одной частицы. Эти мироветвление не имеет конца и совершается в точках или «почках» возникающих возможностей. Все, что может случиться, где-то случается. Данный мир, в котором мы сейчас пребываем, является общим прошлым множества со-миров, которые ничего не знают друг о друге и не имеют способов общения между собой.

Согласно концепции физика Дж. У. Дана, время имеет как минимум два измерения для одного человека. В одном измерении человек живет, а в другом он наблюдает.

Понятие возможных миров в ментальном пространстве тесно связано с проблемой самоидентификации личности, особенно обострившейся в начале XX в. Безуспешность попыток определить границы собственного «Я» и установления «степени его субстанциональности и автономности» порождает ситуацию, когда внутренний мир «Я» в любой его аранжировке и интерпретации начинает переживаться как всего лишь один из возможных миров , «не обладающий какими-либо эпистемологическими, аксиологическими или алетическими преимуществами по сравнению с любыми иными мирами» [1]. Отказ от моноонтического мышления (мышление, которое постулирует существование только одной реальности, от греч. Ontos — сущее) порождает идею о возможности исследования себя в промежуточных реальностях, в других мирах . Мир воображаемый (ментальный), как и мир реальный, может изучаться в различных срезах и направлениях.