Карл Левитин - Геометрическая рапсодия

Все, чем богат мир, доступно нашему глазу, — слышен голос героя фильма. — А все, что видит глаз, рука наша умеет сохранить на века. но вот вопрос: а умеем ли мы видеть всю красоту и мудрость мира?

Затемнение.

Чередой проходят перед нами фигуры, претерпевающие всевозможные геометрические превращения: от плоского к объемному, от нарисованного к "живому". Фигуры эти складываются в мозаику, заполняют собой пространство [13] Здесь читателю книги, чтобы стать "зрителем" фильма, надо найти гравюру "Метаморфозы. II". . И вот бегут по экрану буквы...

Из-за края экрана появляется лупа в старинной оправе с деревянной ручкой. Рука, держащая лупу, доводит ее до центра экрана, и над увеличительным стеклом склоняется лицо человека, правда нам виден лишь его глаз.

Этот глаз, напряженно всматривающийся в буквы на экране, и рука, крепко держащая лупу, несколько мгновений занимают собою все внимание зрителя. И лишь затем сквозь линзу проступают титры фильма:

Букет из сада геометрии Мультипликационный познавательный фильм

Титры кончаются, и мы видим ту же руку, которая откладывает в сторону лупу и берет зеркальную сферу.

Одновременно рука эта и человек, которому она принадлежит, отражаются в зеркале шара. Человек сидит перед столом в кресле и, вертя шар, говорит — энергично, напористо, продолжая прерванный на полуслове разговор. Во время его монолога мы видим, как отражаются во вращающемся шаре стены комнаты, мебель, окна. Но глаза говорящего — таково свойство зеркальной сферы — все время остаются в центре кадра, словно гипнотизируя нас. И рука его, непомерно большая из-за искаженной перпективы, тоже не выходит из фокуса внимания зрителя.

...Боюсь, что нет. Мир сияет вокруг нас тысячами красок, он готов раскрыть нам тысячи тайн. А мы — слепы. Мы видим лишь малую долю этих сокровищ. Да и чему удивляться, ведь это только говорят: венец творения, венец творения... А давно ли мы перестали бегать на четвереньках?!

Все так же вертится шар, но его зеркальная поверхность тускнеет. Проступают земные материки, синеют океаны. И вся Земля, словно увиденная из космоса, кажется голубым шаром.

Все ближе Земля, и вот уже перед нами одни лишь волны.

Мерцает вода древнего моря. Одиноко стоит на острове голая скала. Лишь удары волн да завывания ветра — жизнь еще не начиналась на этой планете.

Медленно подымаются к поверхности моря огромные рыбы. Пучеглазая голова одной из них высовывается из воды. Опершись на плавники, рыба с удивлением рассматривает скалу и весь остров. Мы видим все это как бы ее глазами.

Гремят грозы, ливни низвергаются на море и сушу. Сотни миллионов лет прессуются в доли секунды — на Земле идет эволюция.

Перед камерой медленно проходит эволюция жизни на Земле. Темные рыбы на фоне светлого моря превращаются в светлых, плывущих в черных глубинах океана, те, незаметно меняя свою форму, преобразуются в темных амфибий, которые также неумолимо переходят в светлых лягушек. Наконец, на жизненной сцене появляются огромные черные птицы, которые уступают место белым голубям. Еще небольшой поворот, и вновь рыбы плывут по морю [14] Гравюра "Вербум". См. "Указатель". .

Вот они выползают на берег острова. Плавники их становятся лапами, головы вытягиваются. Крокодилообразный зверь смотрит на ту же скалу. Он видит ее нерезкой, искаженной — что-то между "рыбьим" видением и нормальной перспективой.

Множатся земные твари. Скачет огромный кузнечик. Он видит скалу вытянутой, как в "комнате смеха". Проползает гигантский муравей, и когда нам приходится взглянуть на тот же пейзаж его глазами, мы видим еще одно искажение.

Лезут и лезут рыбы на берег острова. Прямо на глазах их плавники превращаются в перепончатые лапы неведомых зверей и, постепенно меняясь, становятся руками нашего общего предка.

Прикрыв глаза рукою от солнца, смотрит на скалу человекообразное существо. Сначала оно не умеет "установить фокус", и знакомая нам картина выглядит нерезкой. Но вот лицо стало собранным, совсем человеческим, и волосатая рука, загораживающая глаза от яркого света, тоже становится обычной рукой. На берегу моря стоит тот самый человек (им может быть и живой актер), чье отражение в зеркальном шаре мы видели в предыдущих кадрах, его глазами мы видим все тот же пейзаж.

Переплывами меняются горные пейзажи. По крутым тропинкам поднимается наш герой и ведет свою беседу столько же с нами, как и с самим собой. Мы видим, как много дано человеческому глазу, как открывается ему красота мира, и тем неожиданнее звучат слова героя фильма:

Если смотреть в масштабе вечности, мы только что вылупились из яйца, — продолжает он свой страстный монолог, — и еще не научились как следует видеть. а уж изобразить увиденное — тем более.

Наш герой появляется на узкой улочке старого города. Доходит до веревки с бельем, перегораживающей улицу, останавливается. А я — строитель, архитектор, зодчий — назовите как хотите, но только научите, как мне нарисовать на бумаге то, что я хочу построить! как, я вас спрашиваю? как мне изобразить объемный трехмерный дом на плоском листе? ну вот, пожалуйста, научите... — говорит он, поднимая с земли кусочек угля и быстро нанося им на развешанной простыне четкие линии, изображающие окружающие его дома.

Я старался, видите — старался изо всех сил сделать эти дома выпуклыми, настоящими. А что вышло?! Как тут строить, когда не видишь ни линии стен, ни пола, ни потолка? — Почти кричит Зодчий и в гневе ударяет по простыне кулаком с задней стороны, чтобы сделать свой чертеж выпуклым. В центре его выпячивается балкон одного из домов. Зодчий, обрадованный, отступает, проводя перед чертежом рукой, словно призывая его сохраниться навеки. И тотчас штрихи эскиза превращаются в законченные линии гравюры. Полощется на ветру простыня с изображенной на ней городской улочкой. И мы вместе с Зодчим видим, что она вновь стала плоской, безо всякого следа выпуклости на месте балкона.