Кирилл Привалов - Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка»

Трудно поверить, что атропин, смертоносный яд, способен стать антидотом, но это так. Во-первых, он является эффективным противоядием от другого мощного токсина: физостигмина. Этот яд, воздействующий на блуждающий нерв, который идет от мозга к внутренним органам, замедляет сердцебиение и вызывает желудочные спазмы. Атропин может снять это.

Дело в том, что действие его как антидота связано с так называемой информационной молекулой – ацетилхолином [23] Ацетилхолин – один из главных нейротрансмиттеров организма. Когда сигнал достигает конца нервного волокна, оно открывает канал, позволяющий ионам кальция проникать в клетки, тем самым запуская процесс высвобождения ацетилхолина. . Когда он выполняет свою работу по передаче сигнала через синаптическую щель [24] Синапс – особый тип межклеточного взаимодействия, обеспечивающий передачу сигнала от нервной клетки к другой нервной клетке или же от нервной клетки к клетке-мишени. Синаптическая щель – это пространство между пре– и постсинаптической частью. , организм от нее избавляется. Для этого служат специальные ферменты – холинэстеразы [25] Холинэстеразы (от холин – греч. χολή «жёлчь» и эстеразы) – группа ферментов из класса гидролазкарбоновых кислот. . Их можно сделать неактивными, воздействуя на них, скажем, фосфорорганическими веществами, к их числу относятся и многочисленные инсектициды, выделенные в класс органофосфатов. Но не о них сейчас речь, а о боевых веществах. Они патологически опасны, ибо их преднамеренно люди сделали таковыми. В их число входят, в частности, нервно-паралитические газы. Самым известным из них, пожалуй, является зарин.

Зарин поглощается холинэстеразами, в итоге эти ферменты перестают работать. Однако нервы продолжают производить ацетилхолин. Избыток его накапливается в синаптической щели, постоянно активируя одни и те же рецепторы. Как следствие: нарушение деятельности органов, происходят спазмы, а затем – паралич. Нервно-паралитические средства успешно блокируют холинэстеразы, и минимальное количество отравляющего вещества уже представляет летальную угрозу. В числе первых симптомов отравления зарином – ухудшение зрения, слепота. И жертва стремительно погибает из-за паралича нервов и мышц. Первыми поражаются сердце и легкие.

Зарин представляет собой бесцветную жидкость, но такую летучую, что в воздухе легко возникает смертельная концентрация паров яда. Он не имеет запаха, и люди не сразу осознают, что они поражены. Спасает только своевременная инъекция сразу двух антидотов: атропина и пралидоксима. Главную роль тут играет атропин, спасительный яд блокирует рецепторы ацетилхолина. А следом пралидоксим бросается в атаку на молекулы зарина, высвобождая холинэстеразы.

Учитывая этот «двойной удар», солдат, отправляемых в зону военных действий, непременно экипируют шприцами с атропином и пралидоксимом. Эта предосторожность должна защитить бойцов в случае нервно-паралитической атаки… Впрочем, палка получается о двух концах. Если солдат сделает себе укол атропином без нужды, скажем, по ошибке, он может превратиться в жертву атропинового отравления. Скажите, напрасная тревога? Вовсе нет. Во время антииракской операции «Буря в пустыне», проходившей в Персидском заливе в 1990–1991 годах, некоторые американские военнослужащие вкалывали себе в мягкие ткани тела атропин, полагая в панике, что против них начата Саддамом Хусейном химическая атака.

Прецеденты этому, надо сказать, были. В отличие от Адольфа Гитлера, который завалил арсеналы Третьего рейха изобретенным немцами в 1938 году зарином, но так и не решился его применить, опасаясь ответной атаки союзников, Саддам Хусейн не побрезговал использовать это оружие массового поражения. В 1988 году иракский диктатор подверг газовой атаке некоторые деревни курдских повстанцев. Помимо боевиков тогда погибли женщины, старики и дети. Ирак решительно публично отвергал применение им нервно-паралитического газа, однако через пять лет после трагедии истина – как чаще всего случается – все же всплыла на поверхность. Курды тайно собрали в воронках от бомб осколки иракских снарядов и доставили их в Великобританию, в Центр химической и биологической защиты в Портон-Дауне. Там английские специалисты определили на краске отдельных осколков очевидные остаточные следы зарина.

К сожалению, атропина под рукой у курдских повстанцев в тот злосчастный день не оказалось. Отсюда – и большое число жертв химической атаки… Да, таков уж характер у своенравного атропина: кого-то он калечит, а кого-то – и лечит.

Это сладкое слово: venena.

Что и говорить, Восток – дело тонкое! Массовое применение ядов пришло в Древний Рим с Востока, но всевозможные «приворотные зелья», распространяемые фессалийскими знахарями (вспомним Медею!), пользовались популярностью на италийском «сапожке» еще до походов легионеров в Персию и в Египет.

Плутарх упоминает о Ромуле, одном из братьев – основателей Рима, издавшем закон о том, что «муж имеет право отречься от жены, отравившей своих детей». Впрочем, яды не были для Рима орудием его внешней политики: ведя ожесточенную борьбу с властителями Европы и Азии, латиняне, насколько известно, не прибегали к отравлениям зарубежных соперников. Государство, основанное сыном Марса, считало для себя слишком низким убирать своих врагов ядами. Красноречивый Тит Ливий, историк I века до н. э., написавший «Историю от основания города» в 142 книгах, рассказывает об интереснейшем эпизоде в летописи Вечного города.

Говорится о соперничестве римлян с царем Эпира – государства на северо-западе Греции – Пирром, родственником Александра Македонского. В III веке до н. э. рыжеволосый Пирр с внушительной армией переправился через Адриатическое море и собирался пойти на Рим. И тут лекарь, служивший при дворе Пирра, в 278 году до н. э. неожиданно связался со штабом римского военачальника Гая Фабриция Лусцина и предложил консулу отравить царя Эпира за вознаграждение. Обещал дать Пирру яд вместо лекарства. Если бы такое покушение не получилось, то предусматривался и запасной вариант: сын врача служил при дворе виночерпием и мог бы дать царю эпиротов, от которых римляне потерпели уже несколько ощутимых поражений, отраву во время трапезы…

Соблазнительное предложение обсуждалось в римском сенате, который его с возмущением отверг. Более того: Гай Фабриций Лусцин и Квинт Эмилий Пап, другой консул, послали Пирру гонца и сообщили в письме своему врагу, что его эскулап дважды предатель. Он и нарушил клятву Гиппократа, и изменил присяге монарху. Послание заканчивалось насмешкой, консулы писали, что Пирр, «видимо, не способен судить одновременно и друзей, и врагов». В Риме осознавали, что для престижа и морали города публичное уничтожение недруга с помощью яда стало бы «Пирровой победой», уже вошедшей тогда в историю, то есть – равносильно поражению.