Аркадий Абрикосов - Из жизни патологоанатома

Владимир Даль, присутствовавший при вскрытии тела своего лицейского друга (если честно, то я не могу представить себя на его месте), описал то, что он видел в вольной форме. Это свидетельство широко известно благодаря тому, что в 1860 году его опубликовала «Московская медицинская газета». Приведу его почти целиком, с небольшими сокращениями. Даль описал все увиденное простым языком, его записка не нуждается в пояснениях.

«По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей.

В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены.

По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а, наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена.

По направлению пули надобно заключать, что убитый стоял боком, вполоборота и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней, передней оконечности… подвздошной кости… правой стороны, потом шла… сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости…

Относительно причины смерти надобно заметить, что здесь воспаление кишок не достигло еще высшей степени… Вероятно, кроме воспаления кишок, существовало и воспалительное поражение больших вен, начиная от перебитой бедренной; а, наконец, и сильное поражение оконечностей становой жилы… [18] Становой жилой в старину называли позвоночник. при раздроблении крестцовой кости».

Записка Даля составлялась по памяти, спустя довольно много лет после смерти Пушкина. Посвященным в тайны анатомии сразу же бросается в глаза, что пуля никак не могла повредить бедренную вену, потому что прошла значительно выше нее. К тому же, при повреждении столь крупного кровеносного сосуда Пушкин, скорее всего, умер бы еще на месте дуэли от массивной кровопотери. Возможно, Даль имел в виду другую вену – наружную подвздошную, которую в то время некоторые анатомы называли «бедренной». Но и при повреждении этой вены кровотечение было бы сильным, смертельным. Кровь, о которой упоминает Даль, явно вытекла из более мелких кровеносных сосудов.

Не удивляйтесь тому, что пуля на вскрытии не была найдена. Судя по всему, ее не очень-то и искали. Отсутствие пули дало возможность некоторым исследователям говорить о проникающем огнестрельном ранении кишечника. Маленькое отверстие могли не заметить или же оно закрылось при воспалении. Но это предположение весьма спорное, ведь о кишечном содержимом в брюшной полости Даль ничего не пишет, а это ведь такой момент, мимо которого не пройти. Вдобавок к кишечному содержимому в брюшной полости должна была быть жидкость от клизм, которые делали раненому (вот совершенно напрасно делали, и пиявок человеку, потерявшему много крови, ставили напрасно).

Обратите особое внимание на первую фразу записки Даля: «По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными». Это перитонит. И пусть вас не смущают вот эти слова из заключительного абзаца: «воспаление кишок не достигло еще высшей степени». Во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов и польской кампании 1831 года Владимир Даль был военным врачом, который видел много сильно выраженных воспалительных процессов брюшной полости. Возможно, ожидания Даля не совпали с реальной картиной, увиденной во время вскрытия. Он ожидал увидеть «море гноя», но не увидел, и потому написал, что воспаление не достигло высшей степени. Но оно было, и оно, как и положено воспалительному процессу, отравляло организм. При перитоните люди умирают от выраженной интоксикации. Для Пушкина, чей организм был ослаблен кровопотерей и болевым шоком, смертельным оказался перитонит, еще не достигший своего апогея.

Лечили Пушкина неправильно, пиявки и клизмы только ухудшали его состояние. Но лечение было неправильным с точки зрения современной медицины, канонам того времени оно соответствовало полностью. О намеренном убийстве поэта в угоду императору говорить глупо.

Одним перитонитом дело не ограничилось. У Пушкина были повреждены кости таза, а такие повреждения (если не предпринимать мер) неизбежно приводят к остеомиелиту – гнойно-некротическому процессу в костях и окружающих их мягких тканях. И перитонит, и остеомиелит приводят к сепсису – инфекционные агенты попадают в кровь и разносятся с нею по всему организму. Ну и про воспалительное поражение больших вен, о котором пишет Даль, тоже нельзя забывать.

Можно ли было спасти Пушкина в 1837 году?

Скажу вам со всей ответственностью, положив правую руку на свой диплом врача, – нельзя! Вот что бы ни говорили исследователи более позднего времени, как бы они не извращались в своем обвинительном рвении, но тогдашний уровень развития хирургии не позволял производить такие сложные операции, которые могли бы спасти раненого поэта. Прежде всего потому, что пациента нечем было обезболить для проведения операции. Адекватно обезболить, то есть ввести его в состояние наркоза. Мастерство хирурга – это только одна сторона операции. Можно сделать все самым наилучшим образом, но что толку, если пациент умрет от болевого шока прямо на операционном столе? А первый в мире наркоз (эфирный) был произведен только в октябре 1846 года, почти через десятилетие после смерти Пушкина! В феврале 1847 года эфирный наркоз начали использовать во время операций русские хирурги Николай Иванович Пирогов и Федор Иванович Иноземцев. Но и в 1847 году спасти Пушкина не удалось бы – нечем было обуздать развивающийся воспалительный процесс. Я не говорю про антибиотики, которые появились ближе к середине XX века. Хотя бы карболовой кислотой операционную рану промыть! Но карболовая кислота и прочие антисептики вошли в практику лишь в семидесятые годы XIX века. Если бы все произошло в 1877 году, то у Пушкина были бы шансы выжить. В 1837 году их не было нисколько. К сожалению.

Если у вас возник вопрос, как пуля из гладкоствольного дуэльного пистолета могла натворить таких дел, то вспомните о дистанции, с которой стрелялись противники. 20 шагов – это примерно 16 метров. На таком расстоянии свинцовая пуля диаметром чуть более сантиметра и весом около 20 грамм была очень опасной.

Патологоанатомические находки на 90 % состоят из того, что оставили в операционной ране хирурги. Но бывают «сюрпризы» другого рода. Так, например, однажды я нашел в прямой кишке шестидесятилетнего мужчины, который проходил лечение в терапевтическом отделении по поводу язвы двенадцатиперстной кишки, металлический контейнер – капсулу длиной в 5 см и диаметром в 1,5 см. Одна половинка капсулы ввинчивалась в другую. Внутри капсулы в свернуто-скрученном виде находились 4 пятитысячные купюры. Насколько мне известно, подобные контейнеры используются в местах заключения, но в нашей больнице такое видели впервые. В истории болезни было написано, что покойник работал старшим бухгалтером в одном крупном банке. Вряд ли там стали держать на ответственной должности человека с судимостью в анамнезе. Так что капсулу можно было считать не старой привычкой хранить деньги в надежном месте, а проявлением маниакальной подозрительности. В больнице деньги можно было бы сдать на хранение, оставив при себе небольшую сумму в пределах тысячи рублей, не более того. На что в больнице можно тратить деньги? Газеты, минеральная вода, булочка – вот и весь доступный ассортимент покупок. Умер этот пациент не от основного заболевания, а от острого крупноочагового инфаркта миокарда, осложнившегося отеком легких. Инфаркт развился за два дня до планируемой выписки, а в тот день, когда пациента собирались выписать, он скончался. Такое вот печальное совпадение.