Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Вторник, 22 июня

Где-то, когда-то, в какой-то момент что-то пошло не так. Все должно было сложиться по-другому. Я делал, как говорила мама: хорошо учился в школе, всегда старался на экзаменах. Я думал, что если буду все делать правильно, то жизнь моя сложится отлично. Сейчас, казалось бы, я должен пожинать плоды своих трудов.

Однако в действительности это совсем не так. Я работаю тяжелей, чем когда-либо. Лучшие годы моей жизни я положил на то, чтобы научиться делать больных обратно здоровыми, но самая большая награда, на которую я могу рассчитывать, – это коробка шоколадных конфет. В то время как мои друзья, которые бросали школу, проваливали экзамены, а в университете изучали исключительно дно пивных кружек, сейчас загорают на тропических островах, катаются по экзотическим уголкам планеты или живут припеваючи на родительские капиталы. Я заперт в корпусе диагностики, где даже нет окон и непонятно, ночь сейчас или день. В отделение скорой помощи поступает столько пьяных, что можно подумать, будто мы на Ибице.

Мисс Тэлбот сильно избили.

– Зовите меня Рози, – поправляет меня она.

У меня такое ощущение, что на имена нам лучше не переходить. Она того же возраста, что был я, когда поступал на медицинский факультет – ей 18. Она лежит на койке, и мне сразу бросается в глаза тату в форме сердца у нее на щиколотке. Девушка болезненно худа. Ее обнаружили без сознания на пороге магазина. Из-за травмы головы ей следует побыть под наблюдением. В приемном отделении она попросила заодно сделать ей анализы на ВИЧ и гепатит, так что приходится оставить ее еще и в ожидании результатов, которые поступят только утром. Вообще так не делается, но иногда правила летят в окно, даже если окон в отделении нет.

У нее проблемы с сутенером. Она потеряла свой ночной заработок, и персонал скорой помощи боится ее выписывать: она в ужасе от того, что он с ней сделает, когда узнает. Мы сидим и разговариваем. Она рассказывает мне, как ее неоднократно насиловали, как она сбежала из дома, подсела на наркотики и стала проституткой. Ее история не нова и не удивительна. Я читаю об этом в газетах, вижу по телевизору почти каждый день. Но все воспринимается по-другому, когда говоришь с человеком, для которого это не статистика и не заметка в новостях, а реальная жизнь.

Приходит утро, а с ним и результаты ее анализов. Все отрицательные. Я встаю и иду сообщить ей хорошую новость.

– А можете выписать мне справку? Ну, или сертификат, где говорится, что у меня ничего нет? – просит она.

Раньше ко мне никто с подобными просьбами не обращался.

– А зачем это вам? – спрашиваю ее.

Она смотрит мне в глаза, и внезапно я чувствую себя до ужаса наивным и глупым.

– Если можешь доказать, что не больна, тебе платят больше, – отвечает Рози.

К горлу подкатывает тошнота. По своей доверчивости я думал, что для нее это событие станет чем-то вроде катарсиса, моментом осознания и раскаяния. Однако она действовала из экономических соображений. Ей по-прежнему надо зарабатывать деньги, и теперь она сможет запрашивать чуть больше. Мне хочется спрятать ее, увезти в какое-то безопасное место, где люди друг друга уважают и где она не будет просто куском мяса, которое покупают и продают. Но вместо этого я ее выписываю. И, пока она собирается, размышляю о том, как можно до такого дойти. О выборе, который другие люди делают за нее. И о том, как где-то, когда-то, в какой-то момент что-то пошло не так.

Пятница, 25 июня

Осталась всего пара недель, и все закончится. Я вспоминаю свои первые дни в больнице: весь этот ужас и неудержимую панику, которая охватывала меня каждый раз, когда требовалось выполнять самые элементарные процедуры. Вещи, которые сейчас я делаю на автомате, казались мне загадочными и невозможными, а перспектива когда-либо их освоить – лишь туманной фантазией.

Помню, как стоял посреди палаты, перед слегка раздраженной медсестрой, в окружении родственников пациентки, выжидающе глядевших на меня.

– У нее голова болит, доктор, пожалуйста, сделайте что-нибудь, – повторял ее сын.

Я уже занес ручку над бланком. И тут весь покрылся потом. Перевел взгляд на медсестру и глазами признался в том, о чем она догадывалась и так: я не знал, как выписать парацетамол.

Господи боже, моя мать, без всякого медицинского образования, вполне может дать человеку парацетамол. Я знаю, что это за лекарство, знаю, для чего оно применяется, знаю даже фармакологический механизм его действия. Но как его выписать – какую дозу, что и где писать, как часто он нужен и тому подобное? Этому нас не учили. Сестра поглядела на меня и, с трудом сдерживая ухмылку, прошептала: «1 грамм четыре раза в сутки». Я нацарапал это на бланке и поспешно ретировался.

В последнее время сестры в больнице много обсуждают новую инициативу: разрешить среднему медицинскому персоналу выписывать рецепты без контроля врача. На мой взгляд, здесь мы вступаем на зыбкую почву. Обычно критика врачей в адрес медсестер считается признаком их заносчивости и отсутствия уважения к персоналу низшего звена. Я, однако, имею в виду совсем другое, а именно прямую обязанность медсестер: уход за пациентами.

На медицинском факультете нас не готовили к реальной работе в больнице. Моя голова набита фактами и цифрами, но больничные порядки: где хранятся снимки, как заполнять бланки анализов, даже как выписывать лекарства – не входили в программу обучения. Сестры сыграли главную роль в моем волшебном превращении из благонамеренного идиота в человека, который хотя бы отчасти понимает, что творится вокруг.

Зато в процессе образования будущие врачи проходят своего рода тест: смогут они выдержать больничную жизнь или нет. У всех нас есть возможность в случае чего заглянуть в медицинскую библию – «Справочник лекарственных средств». И давайте не будем забывать, что интернам редко доверяют принятие решения о том, какое лекарство следует назначить пациенту. Назначения делает во время обхода консультант, обладающий как минимум парой десятилетий практического опыта. Нас не учат выписывать лекарства, потому что это – самое легкое. Сложное – знать, как они работают, почему работают именно так, как взаимодействуют с другими, как выводятся из организма. Сложное – это в принципе понять, что с пациентом не так. Очень легко выписать парацетамол, когда у человека болит голова, а у тебя бланк под рукой. А вот для того, чтобы отличить субарахноидальное кровотечение от простой мигрени, требуется 6 лет учебы на медицинском факультете и долгая практика после. Отделить выписку лекарств от остальных врачебных обязанностей означает изъять ее из гораздо более сложного и глобального процесса. Это по-настоящему опасно. За лечение должен отвечать один человек, иначе наступит путаница и хаос. Сейчас эта ответственность лежит на врачах. Да, я не знаю, как бинтовать рану, но с готовностью признаю, что сестры владеют этим навыком блестяще.