Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Любимчик явно был вне себя от гнева и сдержался лишь потому, что, обернувшись, увидел полный буфет людей, которые молча таращились на него, застыв с поднесенными ко рту вилками и ловя каждое слово. Он ничего не мог сделать, поэтому, развернувшись кругом, бросился прочь из буфета, едва не сбив с ног пожилую даму с подносом. Руби кокетливо улыбнулась, заплатила за свой сэндвич и вышла. На этот раз баклажанное рагу по воздуху не летало – ни намеренно, ни случайно. Вина за скандал полностью и целиком лежала на Любимчике.

Суббота, 12 июня

– Консервированная органическая вишня, да? – раздался голос из ниоткуда. Я поднял голову. Где-то мы с этим человеком встречались, но где?

Я слегка улыбнулся.

– Да, отлично подходит к овсянке, – ответил я, чтобы не выдать своей растерянности.

Потом, поколебавшись, добавил:

– Ну а вы? Как вы себя чувствуете?

Он не ответил, лишь вновь опустил глаза на банку. Я уже начал беспокоиться насчет своего выбора. Что это говорит обо мне? Я чувствовал себя словно на кушетке психоаналитика. В тележке у меня громоздилась куча моющих средств, которые я набрал в порыве вдохновения, намерившись в выходные как следует отмыть всю квартиру. Я заметил, что он тоже рассматривает их, пересчитывая количество бутылок. – Я не страдаю навязчивой тягой к уборке или чем-нибудь в этом роде, – пробормотал я. – Просто сегодня приехал на машине, вот и решил… тяжелые сумки…

Оба мы уставились на связанные вместе четыре упаковки одноразовых тряпок, которые я держал в руке.

– Специальное предложение, – попытался объяснить я.

У меня возникло странное чувство неловкости по отношению к этому человеку, как будто между нами произошло что-то неприятное. Я снова поглядел на него.

– Так странно, знаете ли, – заметил он, – видеть вас тут, не в больнице, а в обычном месте, в магазине.

Внезапно я вспомнил, кто он такой. Пару месяцев назад этот мужчина был моим пациентом. Он страдал биполярным расстройством, и его привезли в больницу после передозировки лекарствами. Он плюнул мне в лицо и обругал медсестру. Ему промыли желудок и перевели в психиатрическое отделение. Да-да, теперь я его узнал. Он женат, жена работает почтальоном. Данные карты обрывками всплывали у меня в голове. И правда, странно встретиться с пациентом в таком прозаическом месте. Мне стало немного за него неудобно: нечасто наталкиваешься на того, кто знает всю твою подноготную, кто видел тебя в сложный момент, но кто, по сути, чужой тебе человек. Неудобство испытывал и я, потому что, в каком-то смысле, теперь он узнал меня лучше и тоже увидел в неподходящий момент: в застиранной футболке и с растрепанными волосами.

Отношения доктор – пациент подразумевают определенные рамки. Они помогают пациенту сохранять достоинство в болезни, потому что доктора принято рассматривать просто как профессионала. Но и врачу рамки тоже необходимы. В эмоционально заряженных ситуациях они позволяют ему сохранять отстраненность. Конечно, столкнувшись с семейным врачом в супермаркете, вы не испытываете особой неловкости, но если оказываетесь in extremis , такая дистанция очень помогает. Сейчас мне было сильно не по себе, и я не представлял, чем разрешится ситуация. Я даже немного боялся.

– Давайте-ка я отнесу пакеты к вам в машину, – предложил он.

Я сразу услышал тревожный звоночек. Поколебался минуту.

– Это стандартная услуга, мы всем в магазине ее предлагаем, – добавил он с улыбкой.

Я еще раз окинул взглядом его костюм и вдруг понял, что это униформа.

– Я теперь тут менеджер, – гордо добавил он. – Так что, эти вишни, правильно?

Он положил банку назад в тележку и пошел вместе со мной к кассе.

Среда, 16 июня

Мы с Суприей сидим в дежурке, занимаясь диктовкой. Это исключительно муторное и изматывающее занятие: мы диктуем письма семейным врачам наших пациентов, которых выписываем из больницы, объясняя, что с ними произошло и какое лечение они получили.

– Могу поспорить, эти письма никто не читает, – говорит Суприя со вздохом. – И зачем мы так надрываемся?

Я пожимаю плечами. Тут ее глаза замирают на какой-то бумаге, и она замолкает.

– Да у него гипонатриемия, – бормочет она себе под нос и звонит старшему врачу.

Они коротко что-то обсуждают. Потом она перезванивает семейному терапевту. Потом в отделение, чтобы убедиться, что там есть свободное место. Наконец, звонит пациенту и просит вернуться обратно в больницу, объясняя, что анализы крови показали некоторые отклонения.

Она взяла кровь в тот день, когда пациента должны были выписать, и результаты поступили после того, как он вчера уехал домой. Никто их не посмотрел, потому что пациент уже выписался. Но Суприя со своей дотошностью подумала, что надо сообщить их результаты семейному врачу, чтобы они были в карте. Не вернись она к анализам, никто бы не узнал, что у пациента опасно низкий уровень натрия, пока не стало бы (вполне вероятно) слишком поздно. Я смотрю на груду диктовок, сваленных на столе, беру диктофон и с новыми силами принимаюсь за дело, словно жизнь – моя или, по меньшей мере, пациента, – зависит от них.

Четверг, 17 июня

Сегодня утром в коридоре я заметил две знакомые фигуры: это были Старая Кошелка и Дэниел. Оба в хирургических костюмах, еще более измученные и задерганные, чем я их помнил. Я улыбнулся и помахал им, они тоже ответили приветственным жестом. Кажется, я работал в хирургии давным-давно. Врачи искаженно воспринимают время. Оно стремительно летит, потому что ты все время занят, но когда каждый день столь полон событий и тянется так долго, то потом неделя кажется месяцем, а месяц – годом. Я настолько изменился с тех пор, как мы виделись с ними в последний раз, что теперь они кажутся мне воспоминаниями из какого-то давнего и размытого прошлого. Чтобы обо всем этом подумать, мне хватает мгновения, в которое мы расходимся в разные стороны.

Воскресенье, 20 июня

Я снова дежурю в выходные и с радостью слышу, как поутру хлопает дверь дежурки и в нее, весело насвистывая, входит Морис. Он закатил свой велосипед в коридор, и теперь принимается за уборку и включает чайник. Он похудел и двигается немного медленнее. На голове до сих пор заметен шрам от того удара.

– Не надо, – говорю ему, – давайте я.

Встаю и завариваю чай.

– А вы немного посидите.

К моему удивлению, он и правда садится. Я наливаю ему в кружку чай и споласкиваю кое-какую посуду, скопившуюся возле раковины. Исподтишка взглядываю на него, вытаскивая из шкафчика сахар, и замечаю, что, садясь, он сильно дрожит. Я знаю, что пройдет совсем немного времени, и он уже не сможет приходить к нам и убирать в дежурке. В любом случае, нечестно с нашей стороны так на него полагаться. Он показывает мне новые брюки, купленные на деньги, оставшиеся от нашего подарка. Он до сих пор не может поверить, что мы ему помогли, в то время как сам он чувствовал себя обязанным нам. Я быстренько убираю с ним рядом и бегу в отделение. Позднее, заглянув в дежурку, я вижу, что Морис спит в одном из кресел перед включенным телевизором. Закрываю дверь и оставляю его отдыхать.