Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Позволить сестрам или другому среднему медперсоналу выписывать лекарства не значит отдать должное их вкладу в лечение пациентов или подчеркнуть их клиническую компетентность. Это просто финансовая мера, позволяющая сократить время ожидания, вписаться в установленные рамки и при этом ничего не потратить сверху. По-настоящему оценить труд медсестер – уход за пациентами, обеспечение бесперебойной работы отделений, удовлетворение потребностей больных – означает признать его жизненно необходимым. Если сестры не будут ухаживать за больными, вся медицина рухнет. Добавив к их обязанностям выписку рецептов, руководство больниц просто понизит собственные расходы, зато и у персонала, и у пациентов будет куда больше головной боли, причем такой, от которой таблетки не помогают.

Суббота, 26 июня

Сегодня был великий день. Сегодня я получил подтверждение того, что большинство людей знает и так и что я отныне считаю доказанным: все врачи – лицемеры.

Мы с Руби этим вечером заглянули в пивную, чтобы отпраздновать знаменательный факт, что ни один из нас не дежурит и не вымотался до полного изнеможения. Собственно, мы были настолько преисполнены сил от перспективы через месяц расстаться с интернатурой в терапии, что после обеда полностью отмыли ванную. Ладно, отмывал один я, пока Руби, пристроившись на краю раковины, показывала места, которые я пропустил. Потом мы пошли пообедать, а потом в паб, выпить с друзьями. Наконец, все стали расходиться, и мы с Руби вышли на улицу подождать такси. Присев на скамейку в пустом садике перед пабом, мы курили и глядели на звезды. Но через пару минут стало ясно, что мы там не одни. Откуда-то сзади до нас донесся шорох, кто-то заворочался на скамейке, а потом щелкнула зажигалка. Я обернулся. В темноте мне удалось разглядеть темную фигуру в сотне ярдов от нас и крошечный бледный огонек сигареты у нее в руке.

Руби тоже оглянулась.

– Ой, у меня прямо мурашки побежали, – прошептала она. – Я и не заметила, что там кто-то есть. Откуда она взялась?

Я повнимательней присмотрелся к тени, которая встала и теперь двигалась прямо на нас и которую мы с Руби ясно узнали: загадочная противница курения, донимавшая нас все эти месяцы за корпусом скорой помощи. Она определенно была пьяна, держала в руке сигарету и шагала нам навстречу заплетающейся походкой.

– Ну здрасьте, вы оба, – сказала она, с трудом ворочая языком, – я тут… я как раз… ну, мне пора домой.

И удалилась в темноту.

Мы с Руби, пораженные, застыли в молчании.

– Поверить не могу, что она тайная курильщица! После всех ужасов, которыми она нас пугала. Вот лицемерка! – воскликнула Руби с нескрываемым удовольствием. И глубоко затянулась сигаретой.

Четверг, 1 июля

Миссис Майчек всю жизнь работала и откладывала деньги. На следующей неделе ей исполняется 94 года.

– Просто дайте мне умереть у себя дома. Вы же не против, дорогой мой? – просит она доктора Пайка. – Я не хочу в дом инвалидов, у меня есть свой дом, очень хороший.

Он игнорирует ее мольбы.

– Для вас там небезопасно, – отвечает доктор Пайк.

У меня сердце разрывается от этой сцены. Миссис Майчек несколько раз падала, и это ее четвертая госпитализация за последний год, поэтому было решено, что она не может вернуться в свой маленький загородный домик, где жила всю сознательную жизнь. Она стала рассеянной и забывчивой, но дом свой хорошо знает и хочет вернуться туда.

– Боюсь, это невозможно, – говорит доктор Пайк. Хотя бояться тут следует миссис Майчек, и я понимаю почему.

Доктор Пайк отворачивается и, увидев мое лицо, пожимает плечами.

– Это шоу-бизнес, – говорит он.

Я стискиваю зубы. Часть меня твердит, что мы должны отправить ее домой, и пусть уж лучше она упадет там и умрет, чем будет заживо гнить в казенном учреждении, где все ей чужое. Разве не лучше будет прожить меньше, но в родном доме, полном воспоминаний, где она знает каждую мелочь, чем протянуть еще пару лет в совершенно незнакомой среде? Но я понимаю, что при современном законодательстве, оградительной медицине и принудительном уходе это не вариант. Как только она попадет в дом инвалидов, дороги домой уже не будет. Домик, принадлежащий ей, продадут, чтобы платить за уход, который она станет получать.

Как так выходит, что в зависимости от места жительства и диагноза человек может получать уход бесплатно, в то время как другим приходится за него платить? Глядя на стариков, которые не могут жить самостоятельно и нуждаются в уходе, начинаешь думать, что основополагающий принцип Национальной службы здравоохранения – бесплатные медицинские услуги всем и каждому – в нашей стране давно позабыт.

Корни нынешней ситуации уходят во времена основания Национальной службы здравоохранения, и чтобы понять, почему так происходит, надо заглянуть в прошлое.

Послевоенное лейбористское правительство с его утопической идеологией хотело обеспечить старикам такой уход, который раньше считался привилегией богатых. До того как государство взяло на себя решение данного вопроса, те, кто мог себе это позволить, жили в отелях, где за ними при необходимости ухаживали частные сиделки; большинство же оставалось дома на попечении семьи, либо вообще полагалось на милость благотворительных организаций. Акт о Национальной службе здравоохранения от 1946 года и Акт о Национальной программе социального обеспечения от 1948-го были призваны избавить общество от этих пережитков прошлого. По крайней мере, в теории. На практике же они, хотя и ненамеренно, создали две параллельных системы. Национальная служба здравоохранения обеспечивала предоставление бесплатной медицинской помощи, в то время как по условиям Акта на местные власти ложилась ответственность за создание вспомогательной системы для людей, нуждающихся в «помощи и присмотре» или «персональном уходе». К последней категории относились те, кто, подустав от жизни в одиночестве, хотел бы переехать в некое подобие отелей, где за ними будут присматривать – но такие услуги предоставлялись на платной основе. Речь не шла о том, что в их число попадут инвалиды, такие как миссис Майчек. Хотя замысел в обоих случаях был исключительно достойный, эти два законодательных акта оставили лазейку, которой последующие правительства не замедлили воспользоваться.

Проведя различие между «больными» с медицинской точки зрения и просто людьми, желающими «помощи и присмотра», они заложили основу для будущего смещения этой черты, чтобы заставить большее количество пациентов оплачивать услуги по уходу. Когда Национальная служба здравоохранения принялась сокращать расходы, зыбкая граница между медицинским уходом и персональным уходом была передвинута. К примеру, человек, перенесший инсульт, может нуждаться в помощи с одеванием и мытьем. Но это, по нынешним критериям, персональный уход, и оказывается он на платной основе, несмотря на то что потребовался по медицинским причинам. Если же пациент страдает длительным и тяжелым заболеванием, он может претендовать на получение ухода по программе Национальной службы здравоохранения, не платя за него ни пенни. Однако со временем критерии отбора в программу также были изменены, и большинство пациентов перевели на «персональный уход», который надо оплачивать.