Брайан Свитек - Кости: скрытая жизнь [Все о строительном материале нашего скелета, который расскажет, кто мы и как живем]

Примерно 150 миллионов лет назад, когда мои любимые бронтозавры топтались по Юте юрского периода, территория вокруг современного немецкого города Зольнхофен была частью архипелага, разбросанного по теплому морю, и длинные отмели обрамляли многочисленные лагуны. В воздухе порхали маленькие зубастые птерозавры, по мели ползали мечехвосты, а по пляжу носились мохнатые динозавры, и обо всем этом нам известно благодаря потрясающим окаменелостям в литографическом известняке, прославившим эту часть Баварии. А все случилось благодаря невезению самих животных и удачному стечению обстоятельств в воде. Штормы проносились по островам в юрском периоде точно так же, как они атакуют другие архипелаги в наши дни, и когда это происходило, ветер и волны смывали животных на дно морских лагун. Некоторые из них были уже мертвы, другим не посчастливилось стать жертвой плохой погоды, однако в любом случае их тела опускались сквозь толщу воды к ее самому нижнему, практически лишенному кислорода слою. Мы знаем об этом по отсутствию следов червей или каких-либо других признаков активности. Дно лагун было непригодным для жизни, и это оказалось как нельзя кстати для мертвых. Всем этим погибшим видам не грозило стать чьим-то обедом или ужином. Они воистину упокоились с миром, а быстро похоронившие их осадки пород настолько нежно коснулись их тел, что даже чешуйки и тончайшие протоперья островных динозавров оказались нетронутыми.

Метод захоронения из Зольнхофена кажется, пожалуй, самым верным из всех доступных. Разумеется, всегда есть риск. Быстрое погребение должно оставить невредимыми мельчайшие детали моего скелета и сохранить мои кости рядом друг с другом, не говоря уже про трудности, связанные с самим процессом окаменения. Порода должна затвердеть в нужное время, а несущая минералы вода — просочиться через ткани, чтобы оставить их отпечаток в камне. Затем эти породы должны оказаться правильным образом приподняты как можно ближе к поверхности, чтобы был хоть какой-то шанс их потом обнаружить. Столько всего может пойти не так. И тем не менее, если вы захотите оставить после себя вечный след, вы вряд ли придумаете что-то лучше, чем упокоиться в мертвой тишине на дне лагуны [176] И тем не менее, если вы захотите оставить: Sansom, Robert, Sarah E. Gabbott, and Mark A. Purnell. «Atlas of vertebrate decay: a visual and taphonomic guide to fossil interpretation». Palaeontology 56, no. 3 (2013): 457–474. .

Не знаю, закончу ли я свои дни в подобном месте. Я не писал завещания с такими указаниями, да и не уверен, смог бы я найти аналогичные условия в современном мире, чтобы добиться желаемого результата. Современное общество и законодательство, как правило, не особо довольны, когда люди разбрасывают после смерти свои тела где попало. Но даже если я выберу более краткосрочный вариант и завещаю свой скелет науке, остается только гадать, что мой скелет расскажет о том, кем был я и что представлял собой наш вид. Не останется никаких признаков того, что я способен был написать или достичь. Никаких конкретных воспоминаний. Лишь голая биология — внутренний архив, который я умудрился нарастить за свое недолгое время здесь.

Мне любопытно, что палеонтологи будущего смогли бы выяснить про мои кости. Во многом это зависело бы от того, насколько хорошо сохранился мой скелет. Любой специализирующийся на позвоночных палеонтолог надеется найти скелет с по-прежнему соединенными костями. Ученый с радостью примет скелет, кости которого хоть как-то связаны друг с другом, и будет проклинать кучу костных фрагментов. Давайте все же предположим, что падальщики не стали особо жадничать, а захоронение произошло довольно быстро, в результате чего археологам будущего с моими останками, конечно, пришлось повозиться, однако их принадлежность одному человеку была установлена. Если мой таз останется нетронутым, то любой стоящий анатом определит, что мой остеологический пол — мужской: кости в основании таза расположены слишком близко друг к другу, и между ними не смог бы протиснуться ребенок. Гистологический срез моей правой лучевой кости мог бы показать, что форма кости была частично изменена в детские годы — отголосок перелома, который я получил, упав в десять лет со скейтборда. Обследование зубов могло бы выявить небольшую впадину в правом верхнем резце, которым я любил давить мелкие семена малины, пока не заметил однажды утром в зеркале маленькую зазубрину; микроскопические царапины на моих зубах показали бы, что я обычно питался мягкой пищей, но любил разгрызать кубики льда и леденцы коренными зубами. И хотя у меня немного длинноватые руки и кисти, мой рост и анатомическое строение совершенно непримечательны, они настолько стандартные, что обнаружившие меня палеонтологи будущего наверняка были бы разочарованы моей посредственностью.

Если сохранится хотя бы частица меня в музейной витрине или на морском дне, этого уже будет достаточно. Не только у каждого скелета есть свои истории и даже не только у каждой кости. Любой маленький кусочек способен что-то поведать о былой жизни. Даже крохотный осколок сможет что-то рассказать — что я был позвоночным, млекопитающим и жил в разгар шестого массового вымирания. Что мое тело было устроено на основе анатомического архетипа, сформированного в мире, где правили причудливые артроподы, состояло из удивительного минерализованного материала, который из наружной брони превратился во внутренний каркас, изобретенного выбравшимися на сушу рыбами и усовершенствованного за десятки миллионов лет жизни в кронах деревьев. Что, каким бы обособленным я ни казался, я все равно являюсь частью масштабной истории жизни на Земле. Крохотного кусочка моего скелета было бы достаточно, чтобы показать, что старая пиратская поговорка ошибается и мертвецы все-таки болтают.

Подобно скелетам, книги проходят свой процесс формирования. И в этот раз он оказался более болезненным, чем я ожидал. Я взял на себя смелость выйти за рамки привычной специализации прямо перед тем, как судьба подготовила для меня ряд неприятных сюрпризов. То, что вы вообще держите сейчас в руках эту книгу, — заслуга всех, кто поддерживал меня на каждом непростом этапе эволюции рукописи.

Естественно, в первую очередь внимания заслуживают редакторы и агенты, контролировавшие процесс развития данного проекта. Хотя мой предыдущий агент Питер Таллак и редактор моей последней книги Аманда Мун и не смогли принять участие в этом моем проекте, я все равно перед ними в долгу за потраченное ими время и полученный результат, который дал мне понять, что я просто должен написать эту книгу. Такие перемены свели меня с моим неутомимым агентом Дейрдре Муллан — самым воодушевленным борцом за интересы писателей, которого я когда-либо встречал, — и моим проницательным и безмерно снисходительным редактором Кортни Янг, которая постоянно подталкивала меня, чтобы я выходил за пределы своей окаменелой зоны комфорта. Без Дейрдре и Кортни эта книга никогда бы не вышла.