Гай Лешцинер - Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа

Не уверен, насколько Кристиан действительно во все это верит, однако он явно проводит немало времени в попытках как-то интерпретировать свои переживания, увидеть в них какой-то смысл. Очевидно, что у этого личного ночного мира есть свои плюсы. «Я вижу вещи, которые никто прежде не видел, да и вряд ли когда-нибудь увидит. Пускай они и не настоящие, я все равно их видел, сталкивался с ними. Обычный человек никогда подобного не испытает, потому что ничего не запоминает. Ему может за всю жизнь запомниться всего один-два сна, понимаете?»

Что касается того, зачем нам снятся сны, то, просматривая эту главу, я вижу много вопросов, но очень мало определенных ответов. У БДГ-сна и сновидений, вероятно, есть несколько функций, которые могут отличаться на разных этапах жизни. На данный момент ответ все тот же: «Я не знаю».

В 2005 году журнал New Yorker опубликовал разоблачение условий содержания боевиков в тюрьме в Гуантанамо. В статье подробно описывалась методика, применяемая учеными и медиками «с целью воспользоваться физическими и психическими слабостями заключенного». Процедуры, которым подвергали заключенных, были основаны на финансируемой Пентагоном программе под названием SERE – выживание, уклонение, сопротивление и спасение, – изначально разработанной ВВС США, чтобы помочь пилотам, подбитым во время Корейской войны, справиться с запредельным насилием в случае попадания в плен.

Центральной составляющей методики, применяемой в тюрьме в Гуантанамо, была депривация сна и нарушение режима сна. Автор статьи написал: «Депривация сна была столь распространенным методом… что дознаватели называли процесс перевода заключенных каждый час-два из одной камеры в другую «бонусной программой для частых полетов». Цель данной процедуры заключалась в доведении заключенных до такого уровня психологического стресса, чтобы они потеряли способность саморегуляции, то есть, как это было описано в статье, «способность сдерживать или контролировать собственное поведение». Эта потеря самоконтроля упрощала проведение допроса, делая заключенных более податливыми и способствуя выдаче ими важных разведданных.

Дискуссия разгорелась по поводу того, является ли систематическая депривация сна в данном контексте законной и этически допустимой формой проведения допроса или же это самые откровенные пытки. После не остается ран или шрамов, да и боли данная процедура не вызывает. ООН в своей Конвенции против пыток дала пыткам следующее определение:

«Любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания… когда данная боль или страдания причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия. В это определение не включаются боль или страдания, которые возникают лишь в результате законных санкций, неотделимых от этих санкций, или вызываются ими случайно» (официальный перевод. – Прим. пер. ).

В этом последнем предложении понятие «законные санкции» носит расплывчатый характер и может по-разному интерпретироваться или обсуждаться. Депривация сна уж точно подходит под определение действия, вызывающего страдания.

Как бы мы сейчас ни классифицировали депривацию сна, она на протяжении веков использовалась для допросов и пыток. Первым документальным упоминанием депривации сна является применение ее католической инквизицией в конце пятнадцатого века, и к ней прибегали на протяжении всей последующей истории, от охотников на ведьм в Шотландии шестнадцатого века до допросов КГБ в лагерях, и она наверняка применяется в различных укромных уголках по всему миру и по сей день.

Хотя депривация сна действительно не оставляет физических следов, она не только оставляет следы на психике и приносит психические страдания, но и может нести в себе куда более серьезную опасность.

Хотя систематическая депривация сна у людей и не была никогда должным образом исследована учеными, в экспериментах на животных она приводила к их гибели. Собаки, которым не давали спать, неизбежно умирали спустя 4—17 дней. Точно так же крысы погибали спустя 11–32 дня постоянного бодрствования.

Представьте на мгновение, что вы подверглись этому истязанию. Больше всего на свете вам хочется вздремнуть хотя бы на несколько минут; вы не можете ясно мыслить, ваше зрение затуманено, конечности ноют от усталости. Только вас тормошат при первых же признаках засыпания не тюремщики из Гуантанамо и не католические инквизиторы, а ваш собственный мозг: вы сами себя мучаете. У вас бессонница.

Клэр пришла в мой кабинет с серьезными проблемами, хотя по ней этого и нельзя было сказать. Она безупречно одета, ей пятьдесят с небольшим, стройная и весьма красивая. Она выглядит в точности как многие успешные, обеспеченные женщины, шагающие по улицам в районе Лондонского моста, в двух шагах от Лондонского Сити. Вместе с тем последние пять лет ей мешает жить ужасная бессонница.

Сон пациентки начал ухудшаться с приближением менопаузы, однако главная причина бессонницы у нее не вызывает сомнений. «Я вернулась на работу после пятнадцати лет, проведенных дома с детьми, – рассказывает она. – Мне было пятьдесят, и мне до жути хотелось проявить себя на работе. На самом деле мне очень мало платили, хотя ответственность была неимоверная. Я нацелилась проявить себя, доказать, что чего-то стою».

Похоже, она подвергла себя невероятным нагрузкам, стремясь произвести впечатление, а также добиваясь повышения. «Когда стала приближаться менопауза, у меня начались проблемы со сном, однако я говорила [самой себе]: „У меня просто трудности со сном. Я просыпаюсь по ночам. Я просто плохо сплю”. Но все равно могла вести нормальную жизнь днем».

Ситуация на работе, однако, окончательно выбила ее из колеи. «Я перестала спать. Знаю, звучит это безумно, но я и правда думаю, что в течение года или около того у меня было так мало настоящего крепкого сна, что я была не в состоянии что-либо делать». Я попросил ее подробней рассказать о том, как складывалась ситуация со сном в тот период. «Я отправлялась спать. Но когда я поднималась наверх в спальню, у меня начиналась настоящая паника. Я просто знала, что меня ждет. И у меня начинало колотиться сердце. Не то чтобы полноценная паническая атака, но я чувствовала, как по телу пробегал адреналин».

Ее тревога по поводу засыпания в итоге только способствует тому, что опасения оправдываются.

Боязнь того, как сложно ей будет заснуть, подливает масла в огонь бессонницы.